Кораблекрушения - [20]
Индейцы, у которых находились Алонсо дель Кастильо, Андрес Дорантес и другие наши люди, оставшиеся в живых, принадлежали другому роду и говорили на другом языке[72]; эти индейцы ушли на материк кормиться устрицами и оставались там до первого дня месяца апреля, а затем вернулись на остров, который находился от того места, куда они ходили, в двух лигах по самой широкой части пролива; а остров имел две лиги в ширину и пять лиг в длину.
Все люди на этой земле ходят голыми, только женщины прикрывают некоторые части своего тела шерстью, которая растет на стволах деревьев[73]. Девушки носят оленьи шкуры. Все, что эти люди имеют, они строго делят между собой. У них нет сеньоров. Все, кто принадлежат одному роду держатся вместе. По языку они делятся на две части: одни называются капоками, другие — анами. Имеется у них такой обычай: когда люди знакомы и время от времени навещают друг друга, то прежде чем начать говорить, они полчаса сидят и плачут, а затем тот, к кому пришел гость, поднимается первым и отдает ему все, что у него есть, а гость это принимает и спустя некоторое время уходит со всем добром; иногда, приняв подношение, гости уходят, не сказав ни слова. Имеются у них и другие странные обычаи, но я уже рассказал о самых важных и примечательных.
Глава XVI
После того как Дорантес и Кастильо вернулись на остров, они собрали вместе всех христиан, которые жили разбросанно, и оказалось их только четырнадцать человек. Сам я, как уже говорил, жил в это время в другом месте, на материке, куда меня увели мои индейцы, и там на меня напала такая тяжелая болезнь, что если до сих пор я сохранял хоть слабую надежду выжить, то теперь лишился и ее. Узнав об этом, христиане дали одному индейцу кунью накидку, которая, как я рассказывал, досталась нам от касика, и попросили этого индейца привести их ко мне. Пошло их двенадцать человек, потому что двое так ослабли, что их не решились взять с собой. Вот имена тех, кто тогда пошел: Алонсо дель Кастильо, Андрес Дорантес и Дьего Дорантес, Вальдивьесо, Эстрада, Тостадо, Чавес, Гутьеррес, клирик Эстуриано, Дьего де Уэльва, Бенитес и негр Эстебанико. И как только они вышли на материк, то встретили еще одного из наших людей, по имени Франсиско де Леон, и все тринадцать пошли вдоль берега. Индейцы предупредили меня о том, что они идут, и о том, что на острове остались Иеронимо де Аланис и Лопе де Овьедо.
Моя болезнь не позволила мне ни увидеть их, ни пойти за ними[74]. Я вынужден был остаться среди этих индейцев острова больше чем на год; и из-за тяжелой работы, которую они заставляли меня делать, а также из-за плохого обращения со мной я решил бежать от них и идти к индейцам чарруко, жившим в лесах на материке; больше я не мог вынести такой жизни, которая была у меня среди местных индейцев, так как, помимо других тяжелых работ, я должен был доставать съедобные коренья, росшие в земле под водой среди тростника. От этой работы мои пальцы были настолько стерты, что начинали кровоточить от прикосновения к любой травинке, а тростники разрывали мое тело, так как многие из них были сломанными[75], я же вынужден был продираться через них в той одежде, которая, как я рассказывал выше, у меня осталась[76].
Из-за всего этого я и решился перейти к другим индейцам, и у них мне было немного легче. Там я заделался торговцем и стремился выполнять свое дело наилучшим образом, поэтому индейцы давали мне есть, хорошо со мной обращались и просили меня ходить в разные места за тем, что им было нужно, ибо сами они из-за постоянной войны не могли свободно ходить по земле и заниматься торговлей. Даже с моими товарами ходил в глубь земли и по побережью на сорок или пятьдесят лиг.
Главным моим товаром были морские улитки, их мякоть, а также раковины, которыми индейцы срезают плоды, похожие на фасоль, и которыми они лечатся и пользуются во время плясок и на праздниках, а эти раковины ценятся у них превыше всего; носил я также морские камни и другие вещи. И вот с этими товарами я приходил в глубь земли[77] и, обменяв их там, возвращался со шкурами и с охрой, которой индейцы натираются и раскрашивают себе лица и волосы, и с кремнями, из которых они делают наконечники для стрел, с крахмалом и с твердыми стеблями тростника, чтобы его приготовлять, а также с кистями, сделанными из оленьего волоса; их индейцы раскрашивают в разные цвета. Такое занятие мне вполне подходило, ибо благодаря ему я имел возможность идти, куда пожелаю, и не был никому ничем обязан, не был рабом, и повсюду, куда бы я ни приходил, со мной хорошо обращались и кормили меня из уважения к моей торговле; но самое главное было то, что, занимаясь этим делом, я узнавал, куда мне надо будет идти дальше. Среди индейцев я стал очень известным, они радовались, когда меня видели, и я приносил им то, в чем они нуждались; те же, кто меня не знали, слышали обо мне, желали меня увидеть и искали случая к этому.
