Корабль-призрак - [16]

Джон Райс, — было написано тем же мелким неровным почерком, которым были сделаны почти все записи в судовом журнале на капитанском мостике. Тут были и художественные книги в бумажных переплетах, по большей части детективы, тетради, заполненные тригонометрическими расчетами, логарифмическая линейка, несколько разрозненных листов миллиметровки.

Именно под миллиметровкой я нашел новехонький несессер для письменных принадлежностей с открыткой внутри. «Моему дорогому Джону. Пиши мне чаще, милый. С любовью, Мэгги», — гласила открытка. Жена или любимая девушка? Я этого не знал, но прямо на меня смотрело последнее письмо, которое он ей написал. «Моя дорогая Мэгги, — начиналось письмо, но мое внимание тут же привлекло начало второго параграфа: — Теперь, когда самое худшее осталось позади, я могу сказать тебе, дорогая, что это плавание было ошибкой. С самого начала все пошло наперекосяк. Капитан умер, и мы похоронили его в Средиземном море».

Далее говорилось, что, едва выйдя в Атлантический океан, они попали в шторм. Шестнадцатого марта они легли в дрейф — это был настоящий ураган — насосы не справлялись с откачкой воды. Первый и второй трюмы затопило, а пока они пытались укрепить переборку в кочегарке, в радиорубке начался пожар. Среди экипажа началась паника, потому что этот ублюдок Хиггинс заявил, что, вопреки тому, что записано в декларации, часть груза составляет взрывчатка. В ту же ночь упал за борт и утонул некий мистер Деллимар, которого Райс называл судовладельцем.

О Пэтче он писал, что тот поднялся на борт в Адене, в качестве первого помощника, чтобы заменить заболевшего старину Адамса. Я благодарю Бога за этого человека, — продолжал Райс. — Если не он, я вряд ли сейчас писал бы тебе письмо. Он отличный моряк, что бы там ни болтали насчет того, что несколько лет назад по его вине «Белль-Айл» налетел на скалы. И вот наконец последний параграф. — Теперь первым помощником стал Хиггинс, и должен тебе признаться, Мэгги, мне это не по душе. Я уже писал тебе о том, как он третировал меня с тех пор, как мы вышли из Йокогамы. Но дело не только в этом. Он слишком дружен с некоторыми членами экипажа, причем все его дружки отпетые мерзавцы. И, наконец, наше судно. Иногда мне кажется, что оно знает, что обречено на слом. Когда речь идет о сломе, некоторые суда…

На этом месте письмо резко обрывалось. Что произошло?

Раздался ли крик «Пожар!»? В моем мозгу теснились вопросы, вопросы, ответить на которые мог только Пэтч. Я сунул письмо в карман и бросился бежать в кочегарку.

Я успел добежать до машинного отделения, но остановился, чтобы немного подумать о человеке, которого собирался забросать вопросами. Он был один на этом судне. Все, кроме него, сбежали. Таггарт умер, как и владелец судна. По моей спине пополз холодок ужаса. На нижнем мостике я остановился и прислушался, напрягая слух и зрение. Меня окружали звуки, издаваемые кораблем, сражающимся со стихией, многократно усиленные мрачным и гулким помещением, в котором я находился. Но того звука, который я рассчитывал услышать, звука лопаты, соскребающей уголь с железного пола, среди этих шумов не было.

Я начал спускаться очень медленно, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку, надеясь все же услышать скрежет лопаты. Но его не было, и когда я подошел к двери в кочегарку, я увидел, что лопата валяется на куче угля.

Я позвал Пэтча, но в ответ услышал лишь эхо собственного голоса, едва различимое на фоне рева моря, избивающего корпус судна. Распахивая дверцу топки, я успел усомниться в том, что этот человек вообще существует, а не является плодом моего воображения. Все, что я увидел, это кучку раскаленного добела пепла. Похоже, с тех пор как я ушел, уголь сюда не подбрасывали.

Схватив лопату, начал лихорадочно бросать уголь в попытке заглушить страхи физическими усилиями. Шорох сыплющегося из желоба угля и рев топки принесли мне некоторое утешение.

Но окончательно избавиться от страха мне не удавалось. Он засел глубоко внутри меня. Я бросил лопату, захлопнул дверцу топки и помчался наверх. Я должен был его найти. Мне было необходимо убедиться в его существовании.

Не забывайте, что я адски устал.

На мостике его не было. Но на карте виднелись карандашные пометки — наше новое положение. Кроме того, меня немного успокоил вид моря. По крайней мере, оно было настоящим. Бог ты мой! Настоящие волны! Я вцепился в подоконник под остеклением рулевой рубки и, как зачарованный, наблюдал за вздымающейся за левым бортом волной. Она ударила в корпус корабля и рассыпалась, выбросив в воздух огромный столб пены, в следующее мгновение рухнувшей на палубу и скрывшей из виду все, что на ней находилось. Зеленое море металось на носу корабля. Когда из-под пены снова показались очертания фальшборта и судно попыталось выпрямиться, избавляясь от струящегося во все стороны многотонного груза морской воды, я увидел, что люк переднего трюма представляет собой черное прямоугольное отверстие, зияющее посреди палубы.

Разбросанных досок рядом с ним уже не было, равно как и остатков крышки люка. Судя по всему, все это исчезло уже давно. Я смотрел, как судно качается на волнах, выплескивая из люка воду. Но разгневанное море спешило немедленно восполнить эти потери, снова и снова захлестывая палубу волнами. Нос уже практически ушел под воду. Корабль под моими ногами стал тяжелым и неуклюжим. Я чувствовал, что держаться на плаву ему осталось совсем недолго.