Корабль-партнёр - [34]

— Ну и что? Возможно, ты будешь первой, кто найдет контрпример.

Нансия не думала, что есть особый смысл даже в том, чтобы пытаться этот контрпример найти, однако запустила программу автоматического развития «струн» на экран, так, что та высвечивала различные вероятные пути через сингулярность, превращая их в линии искристого голубого цвета, а затем постепенно позволяя им угаснуть, когда в отношении их — одна за другой — было доказано отсутствие вероятности. Было еще кое-что, в чем Нансии нужен был совет Калеба, и теперь — когда семейство Трикстопплов было вынуждено сидеть в своих каютах, а Калеб был в лучшем настроении, чем когда-либо за все время их знакомства, так ему понравилась игра с гипотезой Сатьяджохи, — так вот, теперь было самое подходящее время, чтобы об этом заговорить.

— Я ведь не так давно получила патент, ты же знаешь, Калеб, — начала Нансия.

— Верно, — согласился он. — Но ты можешь стать одной из лучших. Я сужу по тому, как ты справляешься с мелочами. Я бы и не помыслил о том, чтобы найти в уставе правила, которые заставят Трикстопплов не путаться у нас под ногами. И мне бы в голову не пришло проверить гипотезу Сатьяджохи таким способом, каким ты проделываешь это сейчас.

Две вероятностные линии сингулярности вспыхнули голубым цветом и исчезли с экрана, пока Калеб произносил эту фразу. Третья линия скользнула через А1, а потом в диск В, обогнув двойной тор.

— Бывают вещи и более сложные, чем это, — осторожно промолвила Нансия. — В математике гипотеза либо верна, либо нет.

— То же самое относится и к уставу Курьерской Службы, — заметил Калеб.

— Да, но… не во всем. Там не говорится, что делать, если корабль случайно услышал, как его пассажиры строят незаконные планы.

— Если ты подслушиваешь, что делает губернатор Трикстоппл в своей каюте, — жестко сказал Калеб, — это бесчестное действие, и я по полному праву требую от тебя немедленно это прекратить.

— Да нет, я его не подслушиваю, — заверила его Нансия. — Но что, если… если на борту интеллект-корабля находятся пассажиры, которые не знают, что корабль разумен, и при этом они любят сидеть в рубке, играть в «Разбросанных» и время от времени обсуждать незаконные планы, которые собираются претворить в жизнь?

— Э… гипотетический случай? — Голос Калеба звучал уже не так напряженно, и Нансия тоже ощутила облегчение.

По крайней мере, он, в отличие от Симеона, не предположил с ходу, что она говорит о своем непосредственном опыте. Все, что Нансия узнала о Калебе из файлов и наблюдений за ним — его героическое возвращение в одиночку на Вегу, решимость, с которой он проделывал упражнения по жесткой восстановительной программе, его уважение к уставу Курьерской Службы, — все это заставляло ее думать о нем как о человеке безупречно честном, чьему слову она могла поверить в любых обстоятельствах. Она не хотела, чтобы он посмеялся над ней так же, как это сделал Симеон, или предположил — опять же как Симеон, — что ее собственные действия в данной ситуации были морально неприемлемы.

— Ну, в таком случае, если он когда-либо возникнет, ты должна помнить, что моральный долг разумного корабля — при первой же возможности представиться своим пассажирам.

— Этого нет в уставе. — Нансия попыталась защититься от обвинения, которое Калеб выдвинул, сам того не зная.

— Да, но этого требует здравый смысл. Это все равно что… как если я спрячусь в шкафу, чтобы застать губернатора Трикстоппла за подсчетом кредиток, полученных им от взяток, даже если это будет происходить в общественном месте. — Калеб произнес это с таким отвращением, что Нансия раздумала продолжать разговор на эту тему.

Очевидно, Калеб тоже не намеревался этого делать. Он посмотрел на центральный экран, где сеть тускло-серых линий свидетельствовала о непрекращающихся попытках Нансии найти дорожку из точек сингулярности через построенную им топологическую конфигурацию.

— Давай примем, что в данном конкретном случае гипотезу Сатьяджохи опровергнуть не удалось, — предложил Калеб. — Теперь твоя очередь выдвигать проблему. Не знаю, зачем мы, вместо того чтобы углублять свои познания в математике расщепления, обсуждаем гипотетические этические проблемы, которые вряд ли когда-либо возникнут. И я не понимаю, почему… — Он прикусил губу и быстрым движением джойстика стер изображение с экрана.

— Почему что? — спросила Нансия.

— Твоя очередь выдвигать проблему, — напомнил ей Калеб.

— Не прежде, чем ты договоришь фразу.

— Ну ладно! Я не понимаю, зачем тебе спрашивать совета в области этики у пилота, самым большим достижением которого на сегодняшний день является тот факт, что он потерял свой первый корабль! — Калеб выговорил эти слова с такой сдержанной яростью, что Нансия вновь ощутила к нему сострадание. Она вспомнила, как горевал Симеон по своему другу Левину — КЛ-740. Какая же она дура!

— Извини, — сказала она Калебу. — Я должна была сознавать, что обсуждение таких предметов напомнит тебе о Левине. Ты так горюешь о нем?

Калеб вздохнул.

— Не в этом дело, Икс-Эн. Левин был хорошим, компетентным кораблем, он обучал меня, когда я был еще новичком, и я всегда был ему признателен. Но мы не были… мы никогда не говорили просто так, как сейчас с тобой, понимаешь? Пять лет я служил вместе с ним, и у меня не было чувства, что я знаю его по-настоящему. Нет, я не скорблю по Левину. Но у него было право на будущее, на сотни лет работы, и он этого будущего лишился. Сам же я надеялся в лучшем случае провести еще лет пять в качестве «тела».