Корабль идет дальше - [3]
Обычно после работы немного отдохнув, я с кем-нибудь из своих приятелей выходил на Невский. Нескончаемый поток людей медленно двигался по тротуару от Садовой до Литейного. Здесь встречались нэпманы, моряки загранплавания, люди, причастные к искусству, бездельники разных мастей и молодежь, мечтающая о легкой жизни.
Рабочие ребята появлялись на Невском редко. Они с презрением глядели на разодетую толпу, смеялись, когда видели безусого юнца, целующего ручку у девчонки-подростка. Но я жил рядом с Невским и ходил гулять охотно, хотя выглядел более чем скромно в своей белой рубашке «апаш» и черном клеше.
У меня была тайная мечта. Мне хотелось познакомиться с девушкой — голубоглазой, со вздернутым носиком. Попадалось много похожих на нее, но это была не она. Не та, которую я ждал.
На Невском я познакомился с Юркой Пакидовым и его товарищами. Он был высокий, худой, с добрыми карими глазами и большим ртом. Пакидов тоже не попал в вуз, искал работу и мечтал о море. Я нашел родственную душу. Мы подружились. Пакидьянц, — ребята почему-то переделали его фамилию на армянский лад, — оказался хорошим парнем, добрым и отзывчивым. Он умел говорить по-английски. В детстве Юрка жил с родителями в Китае, ходил в английскую школу и там немного выучился боксу. Это вызывало уважение товарищей. Мы стали реже появляться на Невском и частенько проводили вечера у меня дома. Обрадованная мама поила нас чаем. Она не одобряла мои шатания по проспекту.
В один из воскресных дней мы решили отправиться на набережную Невы. И хотя до моря было далеко, у моста Лейтенанта Шмидта почти всегда дул ветер с залива. Мы ощущали его на своих лицах.
Перешли мост. Постояли у памятника Крузенштерну у Военно-морского училища имени Фрунзе и пошли дальше.
— Смотри, — вдруг сказал Пакидьянц. — Какое-то судно. Пойдем посмотрим.
У Масляного Буяна, в конце набережной, стоял парусник. Огромный. Он поднимал свои мачты к самому небу. Мы задрали головы, чтобы посмотреть на верхние реи. Черный корпус притягивали к берегу толстые швартовы. На баке крупными белыми буквами было написано — «Товарищ». По палубе сновали молодые люди в синих шерстяных свитерах, на которых было вышито красным — «У/с «Товарищ» НКПС». Раньше мы ничего подобного не видали.
— Вот это да! — выдохнул Пакидьянц. — Откуда такой взялся?
С трапа спустились два парня в свитерах и фуражках с блестящими черными козырьками.
— Откуда пришли? — спросил Пакидьянц. Моряки с удивлением посмотрели на нас.
— Газеты надо читать, — сказал один из них. — Весь Ленинград знает, а он не знает. Из Аргентины.
— А что за судно?
— Эх вы, ленинградцы. Стыдно за вас.
— Учебное судно «Товарищ», — сказал второй, и они ушли.
Мы купили «Красную газету». Там было напечатано, что учебный парусник «Товарищ» возвратился из дальнего плавания, прошел 20 000 миль, побывал в Буэнос-Айресе и Розарио, на паруснике прошли практику 150 учеников из всех морских техникумов Советского Союза. Помещена и фотография «Товарища» под полными парусами. Но важнее для нас были последние строчки заметки: «После небольшой стоянки, приемки снабжения и новой группы учеников барк снова покинет Ленинград и уйдет в учебное плавание с заходом в германский порт Киль, где судну запланирован ремонт».
— Пойти бы в такой рейс, и больше ничего в жизни не надо, — сказал я, когда мы выучили заметку наизусть. — Да разве попадешь?
— Не попадешь, — согласился со мною Пакидьянц, и мы грустные побрели к дому.
С этого дня мы потеряли покой. Каждый свободный вечер ходили на Масляный Буян смотреть «Товарищ». Видели, как команда разбегается по реям, распускает паруса для просушки, как собирает их в тугие валики и быстро спускается по вантам. Дух захватывало, когда мы наблюдали за маленькими черными фигурками, смело передвигающимися по самому верхнему рею. Бом-брам-рею! Какой музыкой звучало для нас это название! Бом-брам-рей! В нем слышался и рев бушующего океана, и треск лопающихся парусов, и резкие команды капитана, и щелканье кастаньет в далеком Буэнос-Айресе. На судно мы не поднимались.
У трапа всегда дежурил вахтенный. Мы стояли и с берега следили за жизнью на паруснике. Он завладел нашими сердцами. И хотя мы прекрасно понимали, что ни о каком плавании на «Товарище» мечтать не смеем, все же расстаться с ним так просто не могли…
И вдруг… Как-то поздно вечером раздался стук в окно. Я жил в первом этаже, и мы пользовались окном как дверью, считая, что в комнату входить так ближе и удобнее. На улице стоял Пакидьянц. Он был без кепки, какой-то взъерошенный, возбужденный. Я открыл окно, и он как барс впрыгнул в комнату.
— Ухожу в плавание на «Товарище»! Буфетчиком! Понимаешь? Ура! — заорал он, бросаясь на меня.
Юрка повалил меня на матрас, служивший тахтой, катал, давил, в общем проявлял восторг дикаря. Наконец, когда мне удалось освободиться, я спросил:
— Как же ты сумел? Врешь ты все. Не может быть. Давай рассказывай.
— Истинная правда! Вот те крест! — и Пакидьянц для убедительности перекрестился. — А как получилось? Невероятно. Понимаешь, я рассказал матери о «Товарище», ну, и упомянул фамилию капитана. Она и говорит: «Дмитрий Афанасьевич — мой хороший знакомый». Ну, тут уж я к ней прилип: попроси, чтобы взял меня на «Товарищ». Она туда-сюда, вуз, ученье, но я ее довел до того, что мы оделись и пошли к Лухманову. У-у, какой это человек, ты бы знал! Он выслушал маму, засмеялся и сказал мне: «Что ж с тобой делать? Матросом ты не годишься, да и мест нет. Но я всегда стараюсь помочь тем, кто хочет плавать. Пойдешь буфетчиком?» — «Кем угодно пойду». — «Только помни, — говорит он, — буфетчиком работать нелегко и не очень интересно. Надо убирать каюты, кают-компанию, подавать на стол администрации, мыть посуду и тому подобное. Работы много… Ладно, сейчас напишу записку Эрнесту Ивановичу Фрейману». Оказывается, Лухманов уже не капитан «Товарища». Он начальник техникума. Завтра иду на судно. Вот такие дела.
Роман о становлении характера молодого человека, связавшего свою жизнь с морем, о трудных испытаниях, выпавших на его долю в годы Великой Отечественной войны, когда главный герой вместе со своими товарищами оказался интернированным в одном из фашистских портов, о налаживании мирной жизни.
Имя писателя Юрия Клименченко известно любителям маринистской литературы по книгам «Штурман дальнего плавания», «Истинный курс», «Неуютное море», «Неспущенный флаг», «Чужой ветер» и сборнику рассказов «Открытое море». Капитан дальнего плавания Юрий Клименченко хорошо знает и любит флот, его людей. В повести «Дуга большого круга» писатель рассказывает о судьбе Ромки Сергеева, одного из главных героев «Штурмана дальнего плавания». Это повесть о капитане, хорошем, честном человеке со сложной судьбой.
«Голубой трансатлантической линией» называют маршрут плавания пассажирских судов между Европой и Канадой.Двенадцать сильнейших капиталистических судоходных компаний обслуживали эту линию. И вдруг в 1965 году неожиданно в Атлантике появился советский теплоход «Александр Пушкин». Все предрекали ему неудачу. «Не выдержит конкуренции», — говорили специалисты.Командовал судном молодой капитан Балтийского пароходства Арам Михайлович Оганов. К январю 1970 года семь судовладельцев сняли свои теплоходы с этой линии.
Клименченко бывал в разных странах, наблюдал чужую жизнь. Желая рассказать о новых впечатлениях, Ю. Клименченко в 1938 году начал писать. Он сотрудничал в журнале «Костер», часто посылая из-за границы свои корреспонденции.Начало Великой Отечественной войны застало судно, на котором плавал Юрий Клименченко, в немецком порту Штеттин. Четыре мучительных года провел моряк в фашистской тюрьме-лагере Вильцбург. Вернувшись на родину, он снова взялся за любимую работу на море, и вскоре опять в руку запросилось перо.В 1954 году вышла первая книга Клименченко — повесть «Истинный курс», а затем сборник рассказов «Открытое море», очерки «Балтика — Нева — Лена», «Неспущенный флаг», роман «Штурман дальнего плавания».
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.