Корабль идет дальше - [2]

Он бросил письмо не читая на крышку облупленного рояля.

— Ты садись. Я сейчас приду. Чайник поставлю.

Пока хозяин ходил в кухню, я разглядывал комнату. Чего только тут не было. На стенах висели фотографии пароходов, бивень моржа, засушенные морские коньки и звезды, чучело акуленка, а верхняя полка книжного шкафа была сплошь заставлена диковинными фигурками, деревянными лодочками, глиняными изображениями восточных божков. Музей, да и только! Через спинку стула был перекинут китель с тремя прямыми золотыми нашивками. «Старший механик», — с уважением подумал я. Знаки различия у комсостава на торговых судах были мне хорошо известны[1].

Вернулся хозяин.

— Так-с, — проговорил он, потирая руки. — Сейчас будем чай пить. А помочь я тебе не могу. Прошло время.

— Владимир Семенович говорил, что у вас связи в пароходстве большие. Может быть, кем-нибудь все же устроите?

— Трепач твой Владимир Семенович… Были когда-то связи, это верно. Теперь нет. Сказал же ему…

Глаза у Подъямпольского стали грустными.

Я уже знал, что он ничем мне не поможет, но уходить от него не хотелось. Что-то было в этом человеке теплое, располагающее. Механик принес из кухни две чашки с крепким чаем, нарезанную булку и вазочку с вареньем.

— Пей, пожалуйста. Больше сегодня угощать нечем… Так уж получилось… Раньше-то я тебе помог бы в два счета. Но ты не дрейфь, устроишься. Скоро будет столько пароходов, что людей не хватит.

— Когда это еще будет…

— Не беспокойся, скоро. Очень скоро. Оглянуться не успеешь. Весной. И какие суда! Вон на Северной верфи, на Балтийском заводе строятся теплоходы. Видел я их. Красавцы… А ты учиться не думаешь?

— Думаю. В Мореходку пойду.

— Вот это правильно, — одобрительно сказал хозяин. — На механика?

— На капитана.

— Зря. На механика лучше. Специальность шире… Ну и на капитана сойдет. Только учись. Давай закурим. Хочешь сигару?

Он полез в деревянную коробку, стоявшую на столе, протянул мне светло-коричневую сигару с ярким колечком посредине. Сигары я видел только на плакатах у английского премьера Чемберлена. А тут настоящая в моих руках. Я сунул ее в карман. «Дома закурю».

— Слушай, а ты знаешь, какое оно, море? Впрочем, откуда тебе знать, — механик вздохнул. — Оторвешься от берега, и все твои земные горести растают как дым. И всего-то у тебя забот — твое судно. А вокруг океан. Где-то далеко дрожит горизонт, — он вытянул руку, — и никогда не дойти до него.

Он нахмурился, замолчал и как-то погас, но, затянувшись папиросой, снова заговорил:

— Станешь моряком — и мир откроется перед тобой, как коробочка. Увидишь много. У тебя расширится кругозор, шагать станешь увереннее по жизни, кое-что поймешь, чего не мог понять раньше. Месяцев шесть поскитаешься по разным странам, насмотришься всего, напробуешься до оскомины, покачаешься на всех океанских волнах и поймешь, что ничего нет дороже и прекрасней своей земли. За неделю до прихода в родной порт покой потеряешь. Пять раз побреешься, несколько раз костюм отгладишь, помоешься, постираешься, подарки каждый день перекладывать станешь, и все будет казаться, что не готов. Но вот судно подходит к причалу… И такой ты счастливый!.. Нет, этого не расскажешь, надо пережить самому.

— А вы в каких странах были?

— Ты лучше спроси, в каких не был.

— Интересно, наверное?

— Интересно. Только не думай, это тебе не приключенческие романы читать. Другой раз пятки вспотеют…

— А я и не думаю, — вспыхнул я.

— Не ершись. Морской хлеб твердый. Иногда на все хочется наплевать. Холод, пурга, обледенение, качка… И так сутками. Проклянешь все на свете, и море в первую голову. Думаешь — зачем пошел? На берегу спокойнее. Вернулся с работы в пять часов и сиди в теплой комнате, газеты читай, жену обнимай или в кино иди. Клятву даешь — в отпуск, а там на береговую работу. А под конец отпуска из дому рвешься. Скорее бы в море. Тянет. И забыл шторма, бессонные ночи, пургу… Ох, как тянет.

— Вы на каком пароходе плаваете? — опять спросил я.

— Сейчас не плаваю. Мотор шалит. Врачи не пускают, — он потер ладонью по левой стороне груди. — Поправлюсь — снова пойду. Обязательно пойду.

Он убеждал себя, а я чувствовал, что он не верит тому, что говорит. Глаза его сделались беспокойными, печальными. Я понял — дело его плохо. И мне стало бесконечно жаль его.

Я выпил чай, встал и начал прощаться.

— Жаль, что ты напрасно пришел. Я этому Володьке мозги промою, чтобы не трепался, — говорил механик, провожая меня до двери. — Да ты не унывай. Устроишься… Стой, стой! Есть у меня на Бирже один человек… Ян Магула. Представитель от моряков… Впрочем, нет… Ничего он не сделает. Только напрасно надеяться будешь. Новые теплоходы ждать надо. Тогда обязательно возьмут. Счастливо тебе.

Он протянул мне влажную руку.

По дороге домой я думал о механике с Васильевского острова. Неужели не будет плавать? Мне так хотелось, чтобы прошло то тревожное чувство, с каким я ушел от него. Все, что он говорил, было близко моей душе. Другого пути у меня нет. И ни в какой вуз я больше не пойду, как бы этого ни хотела мама. Я должен плавать.

Дома я вытащил сигару. Рассматривал, надевал и снимал бумажное колечко, потом закурил. Комната наполнилась голубоватым дымком, и я увидел океан и далекую, дрожащую линию горизонта…