Корабль идет дальше - [115]

— Заткнись! Меня это не интересует. Давай документы, вонючка. Возьмите их, капитан, — обратился он к Богданову, — и скажите мне, что с этими мордами сделать? Расстрелять?

— Не надо, — махнул рукой Богданов. — Здесь оставили самых безобидных.

Лейтенант подошел к побледневшему Чайнику, сорвал с него погоны и ударил солдат. Потом он скомандовал:

— Оружие!

Солдаты стали бросать в кучу свои винтовки и автоматы. Во время этой операции многоствольные пулеметы американских транспортеров были направлены на немцев. Из машины вылез огромный негр и принялся ударами о землю отбивать приклады.

— Вот что, — проговорил лейтенант, молча наблюдая за тем, как негр справляется со своим делом. — Мне некогда здесь прохлаждаться. Фрицев я заберу с собой. Пусть там с ними разбираются. Вы, капитан, можете делать здесь все, что угодно. Деревня ваша. Можете насиловать, грабить, выгонять немчуру из домов — одним словом, все. Они заслужили это. Эй вы, садитесь!

Солдаты поняли и полезли в машины. С ними сел и Чайник. С непокрытой головой стоял старик, бургомистр деревни Мекенлое. Он с ужасом смотрел на американцев, на моряков и военнопленных. Сейчас от его деревни не останется камня на камне… Начнется разбой, грабеж…

— Я попрошу вас, лейтенант, как только вы попадете в штаб Третьей американской армии, — сказал Богданов, — немедленно сообщите кому-нибудь из представителей советского командования, что мы находимся здесь и с нетерпением ждем машин для продвижения домой, в Советский Союз.

— О'кей. Через несколько дней я буду в штабе и передам все, что вы просите. Желаю вам счастья. И не особенно-то стесняйтесь здесь. Гуд бай! Да… Если что-нибудь понадобится, американская комендатура в Эйхштадте. Городишко в нескольких километрах отсюда.

Бронетранспортеры развернулись и выехали за околицу. К Богданову подошел бургомистр. Он все еще прижимал шляпу к груди.

— Господин капитан, мы вам дадим все. Будем резать свиней, кур, коров, готовить пищу… Освободим жилье. Только попросите своих людей не бесчинствовать. Это было бы ужасно. Здесь живут добрые крестьяне, труженики. Остались почти одни женщины.

— Приготовьте квартиры и еду. Об остальном не беспокойтесь. Мы не эсэсовцы.

Старик, кланяясь, пятясь задом, исчез. А мы стояли, не зная, что делать дальше. Моряки не привыкли еще к своему новому положению. Капитаны собрались в кучку, о чем-то посовещались, и Богданов сказал:

— Зовите всех сюда. Надо сказать несколько слов.

Я никогда не забуду этого первого общего собрания интернированных моряков. Тут же у соломенного сарая Михаил Иванович взволнованно сказал:

— Ну что ж, товарищи, поздравляю вас. Мы свободны. Но до Родины путь далек. Будем прилагать все силы, чтобы проделать его быстрее. Мы очень нужны дома. Моряков не хватает. Сейчас мы в какой-то степени являемся представителями своей страны. Помните об этом. Высоко несите честь и звание советского человека. Не дайте возможности немцам говорить о нас плохо. Это только поможет их пропаганде. Вот все, что я хотел вам сказать и что просили передать капитаны судов.

Если бы он тогда знал, что творили гитлеровцы на нашей земле…

К вечеру мы получили комнаты и в молниеносно организованной общественной столовой были накормлены вкусным сытным ужином. Впервые за четыре года я вытянулся на свежих прохладных простынях, положил голову на мягкую подушку и укрылся настоящим одеялом. «Свободен, свободен, свободен!» — это слово не оставляло меня, с ним я и заснул безмятежно и счастливо.

Дорога домой

Спустя неделю в Мекенлое прибыли английские машины. К этому времени, попрощавшись с нами, группами и в одиночку покинули деревню французы, поляк и, голландцы и немцы. Одни двинулись к пепелищам своих домов в надежде отыскать родных, другие радостные возвращались в освобожденный Париж, третьи вообще не знали, куда им деваться. В Германии еще шла война, и было неизвестно, кому принадлежат города: немцам или американцам.

Англичане не взяли никого из военнопленных, сказав, что имеют приказ вывезти только моряков. Мы погрузились в машины. Провожать нас, кажется, вышла вся деревня. Богданов не получил ни одной жалобы на поведение моряков. И вообще эти русские оказались совсем не такими, как их изображала гитлеровская пропаганда.

Машины тронулись. На развилке дорог стоял указатель: «Мекенлое — Ульм — Нюрнберг». Капитан Богданов попросил шофера завернуть в Вайсенбург. Там, уже не в тюремном ревире, а в городе, он нашел Долженко, больных моряков, оставленных в Вюльцбурге. Теперь все были в сборе:

Машины на бешеном ходу неслись к Нюрнбергу. На окраине города они остановились.

— Вылезай! — скомандовал сопровождающий.

— Как вылезай? Что же мы тут будем делать? Нам домой надо, в Россию, — раздались возмущенные возгласы. — Давай вези дальше!

Англичане мило улыбались, но дальше не повезли.

— Имеем приказ нашего командования доставить вас только до Нюрнберга. Дальше вас должны везти американцы. Гуд лак!

Мы растерянно стояли посреди улицы возле груды наших мешков и чемоданов. По обеим сторонам дороги тянулись горы битого кирпича, одинокие печные трубы и обгорелые стены с вывороченными, перекореженными железными балками. Не было ни одного целого дома.