Корабль дураков; Избранное - [7]

Еще на заре своей поэтической деятельности, в 1515 году, он выступал в защиту творческих прав поэта, ратуя за расширение тематики мейстерзингерских песен. По мнению Сакса, поэт не должен замыкаться в кругу религиозных тем, что было свойственно ранним мейстерзингерам. И призывы Сакса не остались тщетными. В XVI веке поэтический диапазон мейстерзанга заметно расширился. Однако никто из мейстерзингеров не смог превзойти нюрнбергского мастера в широте поэтического кругозора, ни один из них не обладал таким живым чувством природы, как Сакс, таким непосредственным ощущением жизни. О чем только не пел почтенный мейстерзингер, то обращаясь к «золотому тону» поэта конца XIII века Регенбогена или к «сладкому тону» Гардера, то к созданной им самим нежной «серебряной» мелодии, стяжавшей себе в XVI веке значительную популярность, то к тонам «длинному», «короткому», «утреннему», «розовому» и др. При этом Сакс не ограничивался тем, что разрабатывал какую-либо тему в форме мейстерзингерской песни, он обрабатывал ее затем в форме шпруха, шванка или фастнахтшпиля. Многие его произведения расходились в народе в виде летучих листков, обычно украшенных гравюрами на дереве.

Вполне в духе XV-XVI веков, когда в стихах, подкрепленных гравюрами, деловито излагались сведения из различных областей знания, выдержаны дидактические стихотворения Сакса, в которых ради пользы и поучения читателей он «по порядку» перечислял «всех императоров Римской империи и сколько каждый царствовал… вплоть до ныне царствующего всесильного императора Карла» (1530), повествовал «О возникновении Богемской земли и королевства» (1537), описывал сто различных представителей царства пернатых (1531) либо слагал «Шпрух о ста животных, с описанием их породы и свойств» (1545).

Во всех этих случаях, даже тогда, когда Сакс весело рассказывал какой-нибудь потешный шванк, он всегда прежде всего помышлял о пользе читателей, о расширении их умственного кругозора, об их воспитании в духе высокой нравственности. Из массы возможных сюжетов, которые Сакс находил в литературе и жизни, особенно привлекали его те, в которых он мог раскрыть свои этические воззрения, направленные на осуждение грехов и поощрение добродетели. В конце почти каждого стихотворения он нравоучительно поднимал палец, обращаясь к читателю с предостережением, добрым советом или пожеланием. Оставаясь убежденным сторонником житейской мудрости, основанной на требованиях «здравого смысла», Сакс проповедовал трудолюбие, честность, умеренность, богачей он хотел видеть щедрыми и отзывчивыми, а не скрягами и ростовщиками, детей — послушными родителям, воспитанными и добронравными, брак был для него святыней, дружба — украшением жизни.

Повсюду — в настоящем и прошлом, в былях и небылицах — находил он богатый материал для своих наблюдений и поучений. Мир как бы лежал перед ним обширным собранием поучительных лубочных картинок, где можно увидеть и обезглавленного Олоферна, и добродетельную Лукрецию, и челядинцев Венеры, и всадников, гарцующих на турнире, и трудолюбивых ремесленников, и еще многое другое. Как на подмостках средневекового театра, здесь чинно выступают аллегорические персонажи: госпожа Теология, веселая Масленица, Зима и Лето, Жизнь и Смерть, Старость и Младость; земная сфера тесно переплетена с небесной — по суетному миру бродит кроткий Христос в сопровождении апостолов, Бог-отец из рая спокойно взирает на проделки вороватых горожан, ватага горластых ландскнехтов приводит в ужас простоватого беса, посланного на землю Князем Тьмы для улавления грешников. То Сакс увлекает читателя в сказочную страну лентяев, увековеченную в живописи нидерландским художником Питером Брейгелем, где текут молочные реки, по воздуху летят жареные гуси, куры и голуби, попадающие прямо в рот ленивцу, где бегают жареные свиньи с ножом в боку, где за безделье платят деньги, а ленивейшего и ни на что не способного выбирают в короли («Шлаураффия», 1530).

Сакс осуждает не только лень, но и тунеядство, главным образом тунеядство больших господ. Ведь не только в сказочной Шлаураффии, но и в современной Саксу Германии свободная мысль подвергалась гонениям, а феодальная знать являла пример глубокого нравственного упадка, дикости нравов и невежества.

Как и автора «Корабля дураков», Ганса Сакса глубоко тревожит разрушительная сила эгоизма, корыстолюбия, несовместимых с требованиями общего блага. В обширном аллегорическом стихотворении «Корыстолюбие — ужасный зверь» (1527) он рассматривает эгоизм, стремление к наживе как основные причины мирской неурядицы. Там, где властвует корыстолюбие, — там увядают сады и редеют леса, хиреет честное ремесло, опустошаются города и государства. Поэт видит, как ради корысти большие господа угнетают бедняков, «дерут с них кожу, ощипывают и пожирают их живьем». Там, где корысть правит людьми, — там нет места для верности и правды. Лишь забота об общем благе могла бы спасти Германию от неминуемой гибели («Разговор богов о смутах в Священной Римской империи», 1544).

При всем том мировоззрению Сакса в значительной мере чужд собственно трагический элемент. На это указывают хотя бы его «трагедии» («Лукреция», 1527 и др.), слишком наивные для того, чтобы быть подлинными трагедиями. Поэту гораздо ближе мир улыбки, точнее, добродушной насмешки, не становящейся слишком резкой. Хорошо зная слабости и грешки своих соотечественников, он с мягким юмором повествует об их проступках, проказах и проделках, обнаруживая особое мастерство в изображении жанровых сценок, исполненных живости и неподдельного веселья.