Корабельщик - [9]

– Жалко, что я не успел первым, а то бы метрику-то вытащил, – укорил себя Ефрем. – Эх, пропало дармовое топливо!

– Матушка Смерть с ней, – вздохнула тогда Дорофея. – Она была хорошей девочкой, хоть и своевольной.

-9

Надо было уходить. Скоро вернутся жители ближайших домов, увидят трупы и станут судачить о воровстве, что зацвело в Ориене с началом военной кампании, словно тундра ранним летом. Потом по улицам проедут похоронные отряды, добрые жители покажут им свежих покойников, и служители матери Смерти свезут их к печам. А то и прямо тут же сожгут, если передвижной огонь, разводимый в чугунной бочке, с собой доставят. Кто знает, что взбредет всем этим людям в головы, если они увидят понурого, сидящего на мостовой гражданина.

– Извини, брат, – сказал Максим. – Я ведь не знал, что так получится. А то бы не стал тебя с пристани утаскивать. Это я виноват.

Он поднялся и бросил последний взгляд на спокойное, даже умиротворенное лицо друга, затем все же нагнулся и подобрал его пику. Носить оружие – потребность живых, мертвым оно ни к чему. “Но где же все-таки его метрика? – подумал он. – Не мог же он и в самом деле потерять ее!” Максим обвел взглядом узкое пространство тупика, однако ничего, кроме нескольких обломков кирпичей и кучи битого стекла с распластанным на ней Ефремом, не заметил. К стене на покореженных скобах крепилась старая водосточная труба, и он нагнулся, заглядывая в ее жерло. Внутри, втиснутый в щель между листами жести, белел кусок плотной бумаги, и Максим осторожно, прислушиваясь к далеким шумам, извлек его. “Ефрем Рафаилов, рожденный 14 числа 7 месяца 515 года Династии Кукшиных от Препедигны Рафаиловой… Зарегистрирован в Книге населения г. Ориена по адресу: ул. Моховая, 3в, квартира 8…” Уголок дагерротипа, обновленного только месяц назад, в июле, уже успел обтрепаться. На снимке Ефрем едва заметно улыбался – ему почему-то нравилось, как вспыхивает магний. Максим сложил метрику и затолкал ее под штанину, так чтобы она не торчала из носка.

Выйдя из проулка, он встал на колено и быстро, то и дело оглядываясь, обыскал Лупу. Ему повезло – одна из сережек провалилась в дырку в его кармане и зацепилась дужкой, не успев выпасть. И патрульный второпях пропустил ее. Желтый, многогранный камешек тускло блеснул в обрамлении белого, с черными разводами металла.

Сунув находку в кармашек, вшитый в полу куртки, Максим зашагал вверх по улице Восстания. На первом же перекрестке он свернул направо, на Моховую улицу – его дом стоял в полусотне саженей ближе к морю. Здесь уже ему стал попадаться народ – люди возвращались с полей сражения, оживленные и какие-то закопченные. Многие женщины и ребята все еще потрясали разными самодельными штучками, показывая друг другу, как они поражали врагов. Между них сновали дети помладше, те, которых не пустили на пирс, зато позволили вволю покидаться камнями. Скорее всего, от брусчатки вдоль всей набережной ничего не осталось, и половина камней вообще валяется на дне возле берега.

– Эй, Макси, ты чего не с той стороны идешь? – окликнула его очень грязная девушка одного с ним возраста – они столкнулись нос к носу при входе под свод арки, которая вела во двор их дома.

– А я другой дорогой, – пробормотал он. – Заглянул к приятелю по делу. Ты на каком фланге была, Ева? Я тебя не видел.

Ее зеленое, в мелкий грязно-белый цветочек маркизетовое платьице с оборочкой было порвано, и сквозь этот разрыв проглядывала круглая, с черным мазком коленка. Она заметила его взгляд и усмехнулась, но одергивать подол не стала. Только еще выше задрала и без того вздернутый носик, испачканный копотью. Подпаленная на кончике соломенная коса, подброшенная гибкой рукой, легла ей на плечо словно ручной уж. Помнится, в школе Максим нередко схватывался с Еванфией, и все по одному и тому же поводу. Девочка она была очень сообразительная, науки осваивала легко, не то что Максим, которому приходилось подолгу морщить лоб и пыхтеть, прежде чем ответить учителям. И в эти мучительные минуты его раздумий Еванфия, тряся поднятой рукой, нередко фыркала и шипела обидные слова “пенек” или “валенок”. Правда, только в самом начале их совместной “жизни” за одной партой. Зато во время перерывов между уроками она держала насмешки при себе, да и повода к ним не было, иначе ей наверняка пришлось бы туго. За такую роскошную косу, как у нее, очень удобно дергать.

– Какие фланги, чудак? – прыснула она, смешно кривя пухлые губы. – Напротив складов и была высадка. Пойдем, что ли, а то проход загораживаем. Ты что, ранен? – нахмурилась она, обратив наконец внимание на бурые потеки, что украшали ладони Максима.

– Я? Так, царапина, – ответил он, шагая рядом с ней в полумраке арки. – А вот Ефрем погиб. Осколок…

– Жалко… – Она заметно огорчилась, однако быстро вернула себе бодрый дух. В Еванфии было так много энергии и какого-то светлого начала, что долго кручиниться она не умела. А может быть, ей было радостно оттого, что с Максимом ничего плохого не произошло и повелительница Смерть на этот раз пощадила его. – Слушая, классная у тебя пика. Это кровь на ней, правда? – Она потрогала кусок заточенной арматуры и уважительно покосилась на товарища. – А мне пришлось какими-то камнями из мостовой кидаться. Да и то меня пацаны отогнали, не дали как следует… – Еванфия делилась впечатлениями с явной обидой в голосе. – Не очень-то и надо было! Я возле лестницы была, на парапете, а ты где? Вражеский десант видела! А ты? Я думала, они страшные будут, а вроде ничего парни, некоторые даже симпатичные, только мокрые все как котята.