Корабельщик - [34]

– Ты короче можешь? Пострелял или нет?

– Не мешай, Пимен. Пусть треплется…

– Сам ты треплешься. А я случай из своей богатой практики рассказываю. Выдали нам простые винтовки, только сразу видно, что старые, к тому же какие-то переделанные. Разделили на две команды по сто человек. Наш командир, капрал, говорит: “В меня не стрелять! Кто попадет в меня, пусть считает себя трупом. В кого попадет краска, тот лежит и не высовывается. Он тоже считается мертвым”. В каждом магазине у винтовок по восемь патрончиков, а в них каучуковые пульки с краской. Матушка Смерть, бьют будь здоров! Кому в глаз залепили, кому в ухо, кто-то зубами словил. Ты не смотри, что не железные пули, если глаз вышибет – считай, не жилец, капрал лично ходил по кочкам и добивал раненых. И солдаты гарнизонные ему помогали проверять, выживет пацан или нет.

– Ну, и кто победил?

– А я понял, что ли? Мне в затылок залепили, я чуть язык от боли не откусил. Но зато по-настоящему не прибили. Я и сам кого-то ранил, это уж точно. А какой-то чудик не стерпел, капралу в задницу всадил, так потом солдаты поймали этого балбеса…

Часов в одиннадцать утра, когда колонна новобранцев и обоз вывернули из-за последнего высокого холма на равнину, в приоткрытый фургон ворвался густой серный дух вперемешку с водяным паром. Толкаясь, ученики ринулись наружу, спрыгивая на ходу и оскальзываясь на глубоких колеях, проложенных в грязи. Сопки, расступясь, приютили несколько горячих, поминутно фыркающих источников, которые выбрасывали клубы вонючего тумана и булькали.

– Да там же кипяток! – воскликнул Наркисс.

– Ну и сиди грязный, – отозвался Лавр. Он так нещадно расчесал свое жирное тело, что оно покрылось целой вязью красных полос.

Телеги тем временем расположились в отдалении от источников, образовав что-то вроде заграждения. Новобранцы, скопившиеся за ним, возбужденно перекрикивались, и лишь команды капралов и отчасти маркитантки, уже направлявшиеся к воде, удерживали парней в рамках приличий. Сзади протарахтел мобиль, подруливая к самому крупному и яростному источнику. На подножке, опираясь о распахнутую дверцу, стоял лейтенант с пистолетом.

– Тебе хорошо, жир прикроет от перегрева, – поддержал Наркисса Пимен.

– Не трусьте, парни, вода едва теплая, – сообщил возница с ухмылкой. – Просто газы из земли выходят. – Эта фраза порядком насмешила будущих студентов, и они долго и зычно хохотали над ней в компании возницы.

Прошло не меньше двух часов, прежде чем ребятам удалось пробиться к одной из горячих впадин. Многие молодые солдаты, гогоча, уже давно смолили цигарки, жевали припасенные куски хлеба и заманивали розовых, горячих маркитанток к себе в стан. А будущие студенты только скинули с себя пропотевшую одежду, чтобы с уханьем и вскриками погрузиться в один из дальних источников. Элизбар наблюдал за ними с порядочного расстояния и не собирался нырять в воду – Максим слышал, как проезжавший на мобиле лейтенант предложил наставнику задержаться, когда обоз с колонной отправятся дальше.

– А ведь он совсем не главный в Академии, – сказал вдруг Шалва, серьезный и в то же время какой-то насмешливый парень шестнадцати лет. – Ведет себя, как профессор, а сам обычный курьер.

– Почему курьер? – скучливо поинтересовался Фока. Его намного больше занимало купание – огромная мочалка так и металась по его крепкому телу, он то и дело шумно фыркал, окуная голову в серную воду, и пускал мыльную волну в распадок. Широкий и мелкий ручей, в который собиралась вода из разных источников, бежал куда-то в холмы, на запад.

– А кто эдикт из Навии привез? Не он, что ли? Бьюсь об заклад, Элизбар занимает самую низшую должность в Академии. Он даже не бакалавр.

Никто не стал спорить с Шалвой – зачем, если сидишь в горячей воде, а многодневная грязь неудержимо отстает от кожи? И сентябрьское Солнце играет в клубах пара, заволокшего впадину, и пахучие пузыри сладко щекочут тело, и кажется, что мучительная тряска в фургоне предстоит не тебе, а несчастному двойнику, твой же чистый дух будет лететь высоко над обозом, а то и вовсе умчится в эмпиреи.

– Эх, приеду в Навию, буду каждый день в горячей ванне париться, – протяжно заявил Акакий.

– Кто тебе позволит? – рассмеялся Пимен. – На торфе разоришься.

– А вот и не разорюсь. У меня двоюродная сестра замужем за бароном. У них свой двухэтажный дом с большой ванной комнатой и водопроводом.

– Врешь! Почему же ты тогда в Ориене жил, а не в столице?

– Почему, почему! Были на то причины, значит. Родился я там, понял? А не веришь – у меня рекомендательное письмо к баронессе…

На четвертый день пути, ближе к полудню, показался первый после Ориена городок. Это была самая северная железнодорожная станция Селавика, и паровоз прибывал сюда по пятницам, а отправлялся в субботу утром. Сейчас он уже стоял на пути, и десятка два теплушек вытянулись на рельсах. Дома тут в основном были построены из дерева и потому жутко потемнели и перекосились от времени, особенно возле станции. Бесконечные черные заборы привлекли всеобщее внимание надписями, которые никто не трудился замазывать. Навстречу ориенскому ополчению из всех дыр вылезла детвора и даже взрослые, на вид такие же корявые, как их жилища. Среди них большинство – молодые женщины и девчонки, многие толкали коляски или держали за руки малышей.