Корабельная слободка - [138]
День стоял ветреный. Небо было какое-то пестрое. От множества мелких облачков рябило в глазах.
— Иголкин! — окликнул кашевар проходившего по Малахову кургану солдата.
— Я, ваше сковородие! — отозвался Иголкин.
— Почему так — сковородие? — спросил подслеповатый кашевар, возившийся у мешка с пшеном.
— А тебя как, благородием величать? На то есть дворяна, а нам с тобой рано. Твое дело что? Ротный котел да большая сковорода. Так тебя и величать надо «ваше сковородие».
— Ох, уж ты! Одно слово — Иголкин, — ухмыльнулся кашевар. — За словом в карман не полезешь. А скажи-ка, Иголкин, быть сегодня штурму? С великою ли силою пойдет?
Иголкин посмотрел направо и налево. Малахов курган был истерзан, как никогда раньше. Все осыпалось и расползлось. Все было перевернуто вверх дном. Всюду разбитые корзины, мешки с пропалинами, камни, горелое дерево, разметанный фашинник[79]. А наверху? Там рябое небо. И пальба снова прекратилась.
— Быть ли штурму? — сказал Иголкин. — По всему выходит, что штурму быть. Видишь небо?
Кашевар поднял голову и заморгал красными веками, воспаленными от дыма.
— Вижу. Что с этого?
— Рябое оно? — снова спросил Иголкин.
— Рябое, — согласился кашевар. — Известно — небо. И что с этого?
— То-то, — сказал многозначительно Иголкин. — Такие дела понимать надо.
И пошел дальше. А кашевар, пожав плечами, снова принялся за свое пшено.
Около полудня на Малаховом кургане сели обедать. Солдаты похлебали пустых щей и принялись за кашу. Покончив с этим, они снова стали у орудий в напряженном ожидании.
Кашевар насыпал Иголкину каши в железный казацкий котелок и сказал:
— А небо-то прочистилось, Иголкин.
— Прочистилось? Верно. Ну, тогда штурму не быть.
— Морочишь ты меня, Иголкин, — проворчал кашевар.
И только он сказал это, как три орудийных залпа неслыханной силы один за другим рванули пространство.
Кашевар выронил ложку из рук. Иголкин поднял голову. Крики, грохот барабанов, резкие звуки вражеских рожков — все это сразу полезло в уши. Иголкин понял: штурм! Он швырнул в сторону свой котелок с кашей и побежал к валу.
Французы лезли на вал — одна штурмующая колонна за другой. Защитники кургана расстреливали их картечью, а штуцерники били на выбор.
Иголкин, схватив свой штуцер, отбежал с ним к ротному котлу. Укрывшись за котлом, он стал бить по красным штанам на бруствере. Но красные штаны замелькали на батареях, а на бруствер взмывали всё новые и новые, и не было им числа. Флаг, зловещий, сплошь синий, развевался на белой башне кургана.
Орудия были теперь облеплены синими куртками и красными штанами французских солдат. Комендоры хватали в руки что придется — банник, пыжовник, кирку, лопату, а то и просто камень, чтобы сбить французских линейцев с орудийных стволов и лафетов и сделать выстрел. И тут же падали, один против десяти.
Иголкин увидел, что таких десятеро бросилось к нему. И он мгновенно скатился в ров, широко опоясывавший башню. Пробежав по рву, он выбрался наверх и очутился перед самой башней. Он быстро юркнул в башню, и вслед за ним туда в одну минуту набежало еще человек сорок солдат и матросов.
— Двери, двери заваливай, ребятки! — кричал офицер, черноволосый, без фуражки.
Иголкин бросил на каменный пол свой штуцер и двинул к двери дубовый стол.
«Хорошее начальство, — мелькнуло в голове у Иголкина. — Поручик Юньев… С ним и в раю не скучно и в аду не страшно…»
— Стрелки — к амбразурам! — крикнул поручик, когда вход был забаррикадирован столами, тюфяками с нар — всем, что было под рукой. — Матросам с абордажными пиками оставаться у дверей! Стоять насмерть!
Иголкин подобрал свой штуцер и приник к амбразуре. Он выглянул оттуда, и первое, что он увидел, — это зеленая повозка, которую выкатила из-за тучи дыма четверка лошадей. На выносе сидел в седле ездовой и немилосердно нахлестывал и переднюю и заднюю пару. На повозке была навалена гора какой-то клади. «О, старый знакомый!» — вспомнил Иголкин сражение под Балаклавой и как они вместе с этим ездовым укладывали к нему в повозку раненого грека.
— Ермолай Макарыч, здравствуй! — крикнул Иголкин в амбразуру.
«Никак, Иголкин? Веселый Иголкин?» — подумал ездовой.
И, сдержав на минуту лошадей, крикнул в свой черед:
— Иголкин Ильич, ты ли?
— Я самый, Ермолай Макарыч. Передай на Корабельной, что был Иголкин и весь вышел. Кланяйся там теще в осиновой роще. Сказал бы еще, да время нету. Прощай, Ермолай Макарыч!
— Прощай, Иголкин Ильич! — крикнул ездовой и ударил по лошадям.
Там, вдали, шел жестокий бой, но подле башни еще не было никого. И вдруг в глазах у Иголкина запестрело от синих курток и красных штанов. Но, кроме линейцев, к башне бросились еще бородачи-зуавы, гибкие, как кошки. Иголкин стал бить их на выбор, и они падали навзничь без шума и стона.
Французы уже заполнили всю лицевую сторону укрепления. Уже были опрокинуты пушки на батареях, изрублены лафеты, перебиты все «нумера». А новые волны всё еще перехлестывали через вал, и горнист в красных штанах где-то близко трубил атаку на своем медном рожке. Вот он выбежал с рожком на площадку перед башней, и снова — «тру-та, тру-та, та-а!»
«Ну, соловей, — решил Иголкин, — хорошо поешь, где сядешь?»
Страшен и тяжек был 1612 год, и народ нарек его разоренным годом. В ту пору пылали города и села, польские паны засели в Московском Кремле. И тогда поднялся русский народ. Его борьбу с интервентами возглавили князь Дмитрий Михайлович Пожарский и нижегородский староста Козьма Минин. Иноземные захватчики были изгнаны из пределов Московского государства. О том, как собирали ополчение на Руси князь Дмитрий Пожарский и его верный помощник Козьма Минин, об осаде Москвы белокаменной, приключениях двух друзей, Сеньки и Тимофея-Воробья, рассказывает эта книга.
В книге Зиновия Давыдова малоизвестное приключение четырех мезенских поморов стало сюжетом яркого повествования, проникнутого глубоким пониманием времени, характеров людей, любовью к своеобразной и неброской красоте русского Севера, самобытному языку поморов. Писатель смело перебрасывает своих героев из маленького заполярного городка в столицу империи Санкт-Петербург. Перед читателем предстает в ярких и точных деталях как двор императрицы Елизаветы, так и скромная изба помора-рыбака.
Исторический роман Зиновия Давыдова (1892–1957) «Из Гощи гость», главный герой которого, Иван Хворостинин, всегда находится в самом центре событий, воссоздает яркую и правдивую картину того интереснейшего времени, которое история назвала смутным.
Ричмонд Чэпмен — обычный солдат Второй мировой, и в то же время судьба его уникальна. Литератор и романтик, он добровольцем идет в армию и оказывается в Северной Африке в числе английских коммандос, задачей которых являются тайные операции в тылу врага. Рейды через пески и выжженные зноем горы без связи, иногда без воды, почти без боеприпасов и продовольствия… там выжить — уже подвиг. Однако Чэп и его боевые товарищи не только выживают, но и уничтожают склады и аэродромы немцев, нанося им ощутимые потери.
Новая книга пермского писателя-фронтовика продолжает тему Великой Отечественной войны, представленную в его творчестве романами «Школа победителей», «Вперед, гвардия!», «Костры партизанские» и др. Рядовые участники войны, их подвиги, беды и радости в центре внимания автора.
БАСКАКОВ ВЛАДИМИР ЕВТИХИАНОВИЧ известен как автор публицистических, острых и злободневных статей, объединенных в книгу «Спор продолжается». Будучи студентом, В. Баскаков уходит на фронт. Армия, война стали для В. Баскакова суровой школой жизни и навсегда отпечатались в его памяти. Он прошел нелегкий путь от бойца-автоматчика до военного корреспондента. Работал в воинских газетах (в том числе в газете Московского военного округа «Красный воин»). В последние годы В. Баскаков печатает свои критические статьи в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Москва».
8 сентября 1943 года, правительство Бадольо, сменившее свергнутое фашистское правительство, подписало акт безоговорочной капитуляции Италии перед союзными силами. Командование немецкого гарнизона острова отдало тогда дивизии «Аккуи», размещенной на Кефаллинии, приказ сложить оружие и сдаться в плен. Однако солдаты и офицеры дивизии «Аккуи», несмотря на мучительные сомнения и медлительность своего командования, оказали немцам вооруженное сопротивление, зная при этом наперед, что противник, имея превосходство в авиации, в конце концов сломит их сопротивление.
Служба в армии — священный долг и почетная обязанность или утомительная повинность и бесцельно прожитые годы? Свой собственный — однозначно заинтересованный, порой философски глубокий, а иногда исполненный тонкой иронии и искрометного юмора — ответ на этот вопрос предлагает автор сборника «Особенности национальной гарнизонной службы», знающий армейскую жизнь не понаслышке, а, что называется, изнутри. Создавая внешне разрозненные во времени и пространстве рассказы о собственной службе в качестве рядового, сержанта и офицера, В.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.