Копья Иерусалима - [81]

— Я верю в это, ибо он свидетельствует о вашем раскаянии.

— Ты отвезешь обратно всех наших людей, что остались в живых.

— Остался единственный лесоруб. Все остальные погибли в скалах Хаттина.

— Да узрят они Бога! Расскажешь ли ты там, как я предал прокаженного?

— Я скажу все, как было, Рено, а именно, что из живого и мертвого королей вы выбрали первого. Многие поступили бы так же, как и вы, не имея в свое оправдание даже ваших юных лет.

— И ты, ты тоже прощаешь меня?

— Я не вправе делать этого.

— Но ты стараешься утешить меня?

— Я не хочу делать этого.

— Но что же тогда?

— Нет на свете ни существа, ни преступления столь низких, что не смогли бы заслужить прощения. Достаточно одного желания. Мы — вечные блудные сыны Господа Бога.

— Огонь, пожирающий меня, — это уже само адское пламя!

— Это от вашей раны, а не от вашего греха. Раз вы пылаете огнем сейчас, значит, потом он пощадит вас, в знак того, что вы очистились от бесчестия…

Я не видел его с неделю или около того. Командор послал за мной. Я не знал его имени. После Хаттина в спешке было назначено новое командование. Командором же оказался мой тамплиер Мейнар, которого я считал погибшим в битве.

— Нет, — ответил он. — Меня отделали, как отбивную, но раны были не глубоки. И вот я на ногах.

На миг мы вновь обрели легкий тон наших прежних разговоров. Мейнар был самым веселым из тамплиеров. Но вскоре эта мимолетная радость улетучилась. Мейнар сказал:

— Наш младший из братьев Рено де Молеон, отошел сегодня днем и мучился до своего последнего часа, ты знаешь почему… Гио, ты должен неотложно отправиться в Молеон и уладить тамошние дела.

— Он просил меня о том.

— А я заранее приказываю тебе это, зная, что теперь ничто не мешает тебе присоединиться к нам, что ты и сделаешь.

— Как же я отправлюсь? Земля и море кишат неверными.

— Не будем отчаиваться. Помощь идет. В ожидании королей Запада Орден послал свое подкрепление. Ты и лесоруб, вы отправитесь с ближайшей галерой Храма.

29 ГИО ЗАКАНЧИВАЕТ СВОЙ РАССКАЗ

И все произошло точь-в-точь так, как и хотел того Мейнар. Галера шла быстро и оказалась в Марселе даже раньше, чем мы рассчитывали. Путешествие прошло без затруднений, потому что мы меняли лошадей в обителях Храма, а в опасных местах нас сопровождали рыцари. Так я доставил лесоруба в его лесную хижину и вновь увидел жилище Анселена, а также и сержанта Юрпеля, который зарыдал, услышав из моих уст о кончине своих хозяев. Я побывал в домиках деревни, чтобы рассказать о том, как свято мужья и сыновья приняли смерть вместе со своим хозяином Рено. Я пришел в эту обитель, и мы посетили виконта де Мортаня, который утвердил дарственную на имение, ограничившись некоторыми гарантиями, что предоставил ему Храм. Это было летом. Все твердило мне о Жанне. Она мерещилась мне повсюду; ее взгляд — в голубизне небес и в дымке холмов, громоздившихся на горизонте; ее волосы — в кованом золоте спелой ржи, разлившемся по долине и у подножия косогоров; ее голос — в шорохе зеленых листьев на восходе солнца и когда оно клонится к морю до следующего утра; ее пение — в щебетанье птиц, облепивших нижние ветки и кроны дубов, опьяненных светом и благостью дня; ее душу — под сводами часовни и под черепицей башни Молеона, но также и в том источнике, что струится из скалистой расщелины, пенится, быстро и нежно омывает мхи и полные насекомых папоротники, и теряется, наконец, в этом пруду с недвижными водами, мерцающими несказанными красками, лишь только наступает вечер.

Когда черно-белый флажок Храма взмыл над башней Молеона, я снова отправился на юг и один погрузился на корабль. Мне нужно было действовать, чтобы печаль и меланхолия не захлестнули бы меня. Я еще не достиг возраста воспоминаний. В качестве оруженосца Храма я провел в Святой Земле еще десять лет. На моих глазах Иерусалим уже почти был освобожден. Из авангарда нашего войска, куда я был поставлен, можно было даже различить Авессаломову могилу, кипарисы, у подножия которых покоилась Жанна в ожидании Воскресения. Но все было напрасно, и Иерусалим остался в руках неверных. И тогда израненный, постаревший, неспособный к несению службы из-за перелома бедра, будучи на попечении у Тирских тамплиеров, я был освобожден вчистую, с возможностью выбрать для себя обитель на Западе и обучать там новых рыцарей и оруженосцев. Я же знал лишь одну обитель: вот эту самую, вашу, милые мои братья. Случай повелел, чтобы в ту ночь, когда я постучался в вашу дверь, снова шел снег. Вокруг Молеонского леса все было бело и мертво…

После того, как Гио доходил до своего возвращения в обитель и приема, что ему оказали, всегда воцарялось молчание. Слушателям было необходимо какое-то время, чтобы стряхнуть с себя мечты и образы и перейти снова к действительности. Тогда обязательно находился кто-нибудь, кто спрашивал:

— Милый брат Гио, ты не сказал нам, что прокаженный король подчеркнул своей рукой в Часослове, который ты передал Жанне и закопал с нею под кипарисами?

— Он подчеркнул: «Non nobris, Domine, non nobris, sed tuo Nomini da Gloriam!» — «Не нам, не нам, но Имени Твоему».

— Но это же девиз Ордена!