Копия Дюрера - [7]

На следующий день я пошел по оставленному мне адресу и не ошибся в своих предположениях.

Ранк, снова поиздевавшись надо мной, пока на это хватило его скудного остроумия, написал мне записку к управляющему имением. Я приехал сюда и, представьте себе, не пожалел. Началась война. Ранк был здесь всего один раз, как раз перед приходом вашей армии. От Витлинга же я никогда не видел ничего плохого.

Что я могу сказать о Витлинге?

Первое, что меня поразило в нем, — его крайняя неразговорчивость. Сначала я принял это как нежелание говорить со мной, но вскоре понял, что у него просто был такой склад характера.

Никому не было известно, например, что у него есть сын. Я случайно узнал об этом в мае сорок первого года, когда он получил извещение о его смерти на острове Крит, но даже и тогда он не обмолвился ни словом. Извещение я увидел случайно. Потом он сжег его.

С этого момента он еще больше замкнулся, ушел в себя.

О политике он никогда не говорил, и я был крайне удивлен, что он, когда началась война с Россией, вдруг сказал: «Они зарвались, Герхардт, мы идем к пропасти».

«Они» могли быть только наци, и я понял, что Витлинг относится к ним не лучше, чем я. К этому вопросу он больше никогда не возвращался, даже когда война подошла к границам Германии.

Как управляющий Витлинг был очень плох. Он совсем не стремился извлекать из имения доходы, и я уверен, что если бы Ранк хоть сколько-нибудь интересовался делами своего имения, он давно бы убрал Витлинга отсюда. Но Ранк был акционером крупных концернов и в мизерных доходах Грюнберга не нуждался.

Впервые за мою службу здесь Ранк приехал сюда, как я уже сказал, за несколько дней до вашего прихода. Теперь у него не было времени издеваться надо мной. Он прибыл вечером на машине, с ним был только шофер. Я жил тогда во флигельке вместе со Шмидтами. Ночью я слышал, как он выехал со двора, но часа через два машина вернулась. Весь день Ранк не выходил из дома, не разговаривал ни с кем из нас. Поздно вечером он уехал. Больше его не видели. Спустя несколько дней Витлинг, встретив меня в саду, сказал: «Герхардт, переходите в дом, а флигель пусть целиком останется Шмидтам». Мне показалось, что в то утро он был как будто бы даже весел, хотя слово «весел» едва ли к нему применимо. Я поблагодарил его и пошел за своими вещами. С тех пор я и жил в комнате рядом с ним. Но стал ли я от этого к нему ближе? Нет, он оставался все таким же замкнутым, хотя теперь больше интересовался окружающей жизнью, не пропускал ни одного приказа и постановления городского самоуправления. Но мне все казалось, что он от меня что-то скрывает, как, впрочем, и от всех окружающих.

Пожалуй, за это время можно было отметить два события. Первое — пропажа пистолета. Это случилось на второй день после приказа о сдаче оружия. Витлинг сказал, что завтра едет в город отвезти пистолет, оставленный Ранком, а наутро, страшно расстроенный, объявил мне, что пистолет пропал. По его словам, он лежал в одном из ящиков письменного стола и был заперт на ключ. Мы перерыли весь дом, но пистолета не обнаружили.

Второе произошло вечером в пятницу. К управляющему очень часто приходили крестьяне из близлежащих селений с различными просьбами, и он, насколько я знаю, всем помогал чем-либо. Но почему я отметил именно этого посетителя? Витлинг всегда разговаривал тихо и спокойно, его собеседники обычно говорили так же. Но на этот раз из кабинета донесся очень резкий и громкий голос. Проходя через вестибюль, я случайно услышал фразу, произнесенную незнакомым голосом: «Послушайте, не будьте дураком, это же в конце концов и в ваших интересах…» Я не знал, кто это был, так как, вернувшись, застал Витлинга уже одного. Вечером, когда я готовился лечь спать, он вдруг постучал в мою дверь.

— Герхардт, — сказал он, — вы были когда-нибудь в Дрезденской картинной галерее? Говорят, она разрушена и все картины пропали.

Удивленный этим вопросом, я ответил, что был, но очень давно, лет десять назад, и что стало с ней сейчас, не знаю.

Он помолчал, а потом сообщил, что завтра утром едет в город, и ушел.

Из города он вернулся очень быстро и вот тогда-то и сказал, что с моей племянницей что-то случилось. Все остальное вам известно лучше, чем мне.

Герхардт замолчал и положил в пепельницу давно погасшую папиросу. Майор открыл блокнот и протянул его Герхардту.

— Посмотрите на обрывок бумаги. Вам знаком этот почерк?

Герхардт надел очки.

— По-моему, это рука Витлинга.

— А что могло бы означать это слово?

— Не могу сказать, на столе у Витлинга я не раз видел листки записей. Часто он их рвал, но никогда не бросал в корзинку, а всегда сжигал.

— Как вы думаете, если бы Витлинг нашел пистолет, он бы сказал вам об этом?

— Думаю, что да, — ответил Герхардт. — Ведь все время мы искали его вместе.

— Вы давно узнали, что у Витлинга есть пистолет?

— Только тогда, когда он сам мне сказал об этом, после приказа о сдаче оружия.

— И вы видели пистолет своими глазами?

— Нет.

— Значит, какой он был системы, не знаете?

Герхардт покачал головой.

— Я никогда не был военным, и спросить об этом у Витлинга, пока мы искали пистолет, мне даже не пришло в голову.