Копи царя Иоанна - [5]

Тоннель был достаточно широким, потолок представлял собой полукруглые своды, как и стены, обитый железными листами, приобретшими от времени и сырости интенсивно-коричневый цвет. На месте стыков, образуя своеобразный рельеф, свисали вниз тоненькие, как ниточки, белые сталактиты. Лампы дневного света были подвешены на старых ржавых крюках, видимо, не предназначенных для крепления таких светильников, поэтому для каждой кем-то было сделано некое подобие примитивной люстры, примотанной проволокой к вросшим в потолок крюкам. Максим медленно разворачивался, отрывая взгляд от поворачивающего за угол тоннеля, осваиваясь в освещенном помещении, переводя глаза со стен на сыроватый пол, на высокий потолок с лампами. Наконец, он выпрямился и посмотрел вперед, туда, куда ему предстояло идти дальше. Он остановился прямо на перекрестке. Галерея резко под прямым углом поворачивала направо. Прямо перед собой Максим увидел серую, с ржавыми подтеками тяжелую герметичную дверь. От ее основания до массивного косяка, обрамлявшего вход, белой краской был нарисован большой православный крест.

6

«Слуги Антихриста! Рыцари без страха и упрека! Много беззаконий творите вы наверху, ваши руки по локоть в крови. Много кладбищ сровняли вы с землей, много церквей святых пришло в запустение. Хоть и не побоитесь вы, но знайте: за этой дверью могила. Здесь наше братское кладбище, куда в 1953 году от Рождества Христова принесли мы тех, кого вы даже не удосужились похоронить, а бросили в этом мрачном подземелье. Мы похоронили их здесь. Многие из нас умерли в этих стенах и также покоятся за этой дверью. Одумайтесь, прежде чем открыть ее, вспомните, что и вы когда-нибудь уйдете в землю, из которой сотворены были. Царство врага рода человеческого утверждаете вы по всему свету, и близится Страшный суд над всеми людьми. Многие замученные вами встанут из могил, когда призовет их Господь, а темные силы рассеются. Покайтесь, пока еще не поздно спасти свои души!»

В неровном свете помигивающей лампы Максим читал слова, написанные над дверью. Отведя взгляд, он посмотрел еще раз на дверь с крестом. Только тут его по-настоящему охватил ужас. Склеп! Несколько сантиметров металлической двери отделяют его от разлагающихся трупов, сложенных кем-то в помещение заброшенного бункера. Он хотел бежать, бежать куда угодно отсюда, назад, наверх, к живым, к каким угодно, но к живым людям отсюда, из мрачных стен, давящих многотонной толщей грунта, когда на десятки метров вверх и на километры вниз все заполнено твердой материей. Он почувствовал себя живым мертвецом, заживо погребенным, замурованным, у которого остался один шанс — шанс вернуться, протиснуться через узкий лаз в тоннель метро, вырваться на перрон, затем вверх по эскалатору и бежать прочь, прочь и никогда не приближаться более к зияющим пропастям эскалаторных шахт, никогда не спускаться под землю. Не повинуясь себе, он сорвался с места и что было сил побежал прочь по освещенному тоннелю, назад. Теперь, когда он мог видеть, дорога казалась ему еще длиннее, тоннель поворачивал налево, поднимался вверх, сужался. Наконец кончились подвесы ламп, свет остался позади, полумрак снова встречал Максима, тоннель прекратил уходить вверх и потихоньку снижался, на полу проступили лужи. Вскоре проход снова повернул и оставил его один на один с темнотой.

С разбега, в полной темноте, он поскользнулся на маленькой лужице, замахал руками, уцепился за что-то железное, поддавшееся усилию. Это была дверь; он закрыл ее и вдруг, потеряв равновесие, упал со всей силы на мокрый бетонный пол. В померкшее сознание в последний раз постучалась боль, возникнувшая в правом боку и ворвавшаяся под ребра. Максим отвалился от двери и остался лежать неподвижно.

7

Пассажиры все прибывали и прибывали. Перрон, если посмотреть на него с высоты мостиков пересадки на другую станцию, казался приподнятым на высоту человеческого роста: настолько плотно прижимались друг к другу тела, настолько равномерную однородную плоскость создавали человеческие головы, то и дело поворачивающиеся в разные стороны, обеспокоенные непривычным стечением обстоятельств. Казалось, скоро станция опрокинется, расплескает людей, и они посыплются на пути. Так шли минуты. Поезда не приходили. Один стоял у противоположного перрона с потушенным светом. Машинист вышел на перрон и беседовал с какими-то людьми в форменных рубашках. Из другого тоннеля потянуло дымом. Вдруг вереницей по желобу между рельсов стали выходить люди: кто-то шел сам, кого-то несли спасатели в почерневших спецкостюмах, некоторых поддерживали, кто-то был ранен, как будто исполосован исполинской плетью, красные подтеки крови виднелись на полуобнаженных телах, кровь окрасила одежды.

Через час на место аварии в тоннеле прибыли рабочие. Они не были сотрудниками метрополитена. Вместе с ними шли еще какие-то люди, что называется, в штатском.

— Да, черт возьми, проломило дверь!

— Думаешь, кто-нибудь проник внутрь?

— Вряд ли. Сходите проверьте!

Двое монтеров отодвинули маскировочные тюбинги и стали спускаться вниз. Яркие фонари осветили площадку и гермодверь. Один дернул за ручку.