Копейщики - [69]

Король даже не посмотрел в ту сторону.

Его увлечение мистикой, эсхатологией, схоластикой, теософией, трудами Аристотеля, Сократа, Филона Византийского, Клавдия Птолемея, Тациана были замечены Святым престолом в Риме с плохо скрытым неудовольствием.

Король помнил до мелочей всю свою переписку с папской канцелярией, где с тонкой иронией, сводя всё к шуткам, осуждал обжорство и невоздержанность к вину монастырской католической братии, приводил цитаты о пользе меры из свода четырёх Евангелий Тациана, отрицал возможность спасения Адама, как образца непослушания.

* Diplomatica est artificium possibilis (лат.) – дипломатия – искусство возможного.

Он сознательно дразнил папских легатов, нашёптывая им на ухо в укромных уголках своего дворца, что Иоанн Креститель, как мученик, стоит выше Иисуса.

Король в публичных речах и разговорах со студентами университета Неаполя просвещал всех желающих цитатами из книг иудея Шимона бар Йохая «Сияние» и сочинений Фомы Аквината. Он, посмеиваясь и покашливая в ладонь, говорил с ними о догматической неповоротливости папской церковной церкви.

- Она похожа на слепого, у которого в руках чаша с чистой водой веры, а несчастный всё нюхает воду, думая, что туда руками Альберта Великого*¹ подмешали мышьяк логики и ртуть еретических сомнений в божественном происхождении жизни на земле.

Сам Фридрих был глубоко убеждён, что добродетель состоит не в пустой трате времени на механическое повторение перед алтарём и в монастырских кельях молитв с равнодушным разумом и сердцем, а в том, чтобы подать кусок хлеба алчущему, незнающего – просветить, а подготовленному дать испить из источника мудрости.

«Где-то, среди пергаментных свитков с моими собственными стихами, есть несколько строк, которые, я надеялся, когда-нибудь вырежут в камне над воротами университета». - Король стал вспоминать сочинённое им когда-то стихотворение и… не смог.

- Святой Ансельм! Память стала подводить меня… Постойте, постойте, святые угодники… Ах, да, что-то вроде этого, - Фридрих закрыл глаза и продекламировал на латыни:

- Я вижу свет. Свет не божественный. Другой.

Свет изнутри, как радуга – дугой.

Свет нравственный из сердца в разум…

Не торопись. Не всё даётся сразу.

Вот блеск, как круг в квадрате площадей.

Цвет мысли, вспышка истины вещей.

Свет логики, познания, сомнения,

Как высший смысл бессмертия в спасении.

Потрогав вспотевший от умственных усилий лоб, король вздохнул.

«Наверное, так молились в своих общинах катары Лангедока, богомилы Македонии, первые христиане Каппадокии. И за эти невинные молитвы, противоречащие канонам католической церкви, их уже двести лет жгут на кострах».

- К дьяволу все догмы, апостольские откровения, а заодно и Святой престол! Мои реликвии хранят меня от дураков и угроз Ватикана. В конце концов, кто такие эти марионетки на троне Святого Петра? Тупые, недоношенные церковью псевдоревнители веры! – Фридрих с горьким сарказмом рассмеялся. - Ещё совсем недавно, когда арабы уже почти пять веков знали пути в Индию и империю Цинь, эти святоши считали, что земля плоская, а мусульмане населяют всю землю, вплоть до легендарного Китая и Сипанго! Зачем им это знать или помнить? Но кардиналы не забыли, что я надел корону там, где сам Иисус стоял перед уже готовым к распятию крестом, увенчанный тиарой из терновника. Иерусалимская корона на моей голове стала первой каплей в чашу их злобы, зависти и желчи. Весь яд из сплетен уже тогда с благословения первосвященников изливался на меня ушатами грязной воды с примесью проклятий. Но святоши тогда не решались в открытую противостоять мне. Ведь я вернул христианам Иерусалим.

Старый араб-врачеватель, сидя в соседней комнате, слушал монолог короля и печально качал головой.

Первый раз, когда Фридрих получил папскую буллу об отлучении его от церкви, король, принимая свиток из рук посланца Святого престола, с ироничной улыбкой небрежно смял её в кулаке, даже не прочитав. Его абсолютно не трогало, что на площадях его империи монахи читали перед толпами его сограждан тексты ватиканских decretum[109], поливая короля Иерусалима словесными помоями.

Ему некогда было обращать внимание на такую ерунду. Гораздо больше волновали попытки Григория IX и его приемника Иннокентия IV настроить против короля духовенство Сицилии. Герцоги Тосканы и Капуи тоже точили на короля свои зубы.

Фридрих помнил строки лживых charta[110] (листков), расклеиваемых на деревьях и стенах домов в северной и срединной Италии, где Иннокентий внушал простолюдинам и аристократам: «…Уничтожайте в душах своих семена и ростки ереси этого вавилонянина…».

- Как напыщенно и глупо! – Король придвинул поближе глиняную миску с фруктами и отщипнул от ветви винограда крупную ягоду. Отправив её в рот, он немного заглушил сохранившийся на губах вкус валерьяны. - Что мне суд Ватикана и угроза отказа в отпущении грехов? Пусть почитают эти невежи Египетскую книгу мёртвых или Энеиду Вергилия! Только там, за гранью бытия, есть высший суд, который воздаст всем по делам их! – Фридрих гневно свёл брови.

Ему ближе были тексты катаров, которые он когда-то читал в скрипториях монастырей Прованса и в которых он вычитал, что души верующих после смерти попадают сразу на небеса. А чему учат проповеди пап? Что если ты даже не в ссоре с церковью - тебя всё равно ждёт чистилище, и только благодаря молитвенному заступничеству живых (священников и монахов) милосердный Господь облегчит твои страдания.