Копейщики - [32]

- Пусть пока хранится у меня. Целей будет.

Он спрятал свёрток за пазуху, схватил растерявшегося суннита за шиворот и выставил из комнаты.

- Да покарает тебя Аллах! - послышалось из-за двери.

Рыцарь запер дверь.

- Скажи спасибо, живого отпускаю. Хочешь - оставайся с нами, хочешь - уходи обратно в свою Аравию, если дойдёшь, конечно.

- А как же мой отец? Он болен и умрёт у Вас в плену!

- Прости, сынок, что не сказал тебе раньше. Он уже умер два месяца назад.

Отец Бернард ещё раз перечитал лежащий на столе свиток.

Наверху каллиграфическим почерком, буквами, похожими на готический шрифт, но на хорошей латыни было написано: «Устав Ордена рыцарей Храма Господня».

Настоятель цистерцианцев хорошо потрудился. Это был лучший текст устава воинствующего монашеского ордена, плод многодневных трудов и ночных бдений. Никто, как бы искусен в богословских вопросах он ни был, не смог бы написать лучше, чем он. Аббат улыбнулся. Хоть это и грех, но можно гордиться своей логикой и слогом. Воля и милость Господа вели его руку.

- Ничего не забыто? - листая пергаменты, спрашивал себя монах.

- Нет, всё на месте. Подписи епископов, принимавших участие в церковном соборе. Вот и булла папы Римского, утверждающая устав. Здесь, на обороте, список рыцарей – основателей ордена[65] На отдельном листе - благословение епископа Иерусалима.

Цистерцианец повернулся к Гуго де Пейну.

- Кроме Устава, брат мой, вручаю вам завещание короля Арагона. Он оставляет своё королевство трём монашеским орденам, в том числе и Вам - храмовникам.

- А почему - трём? - рыцарь почтительно взял из рук аббата папирусный свиток.

- Дело в том, что наследники по такому вопиющему случаю подняли бы шум, потребовали расследования, признали бы Альфонса умалишённым и вдобавок, чего доброго, обвинили бы его в содомизме с одним из твоих многочисленных юных красавцев кузенов, живущих при его дворе. Но если в равных частях оставить всё монашескому попечительству, то это - совсем другое дело. Никакие крючкотворы и нотариусы не подкопаются. Тем более, что третья часть владений отходит небольшому военному ордену из Испании.

- Как там говорит Господь наш? «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное.» Да не оскудеет рука дающего!

Аббат похлопал рыцаря по плечу, прикрытому стальной кольчугой.

- На тебя и так прольётся манна небесная. Я это чувствую. Эти пожертвования - не последний золотой дождь на твою шальную, бедовую голову[66].

Гуго вздохнул и понимающе кивнул головой.

- Отныне, сын мой, Вы - le Chevalier du Temle, - торжественно произнёс отец Бернард.

- Temlier? Что ж, неплохо, - задумчиво пробормотал Гуго.

- Тамплиер, - как бы пробуя слово на звук, повторил за ним аббат.

Думал ли Гуго де Пейн, что слова Бернарда Клервосского о манне небесной окажутся пророческими и сбудутся в самое ближайшее время?

«Что мне жизнь, когда отца больше нет?» - думал Амир. - «Что мне клятвы, данные этому исчадию христианского Аида, грубому, неотёсанному и жестокому де Пейну? Пустое...»

Конечно, Амир знал, где вторая половина наконечника. Эта легенда передавалась в их семье из поколения в поколение. Когда-то по воле Аллаха его прадед Зайд, который был приближен самим пророком в качестве приёмного сына, отдал наконечник знаменитому кузнецу в Дамаске. Половина лезвия пошла составной частью на изготовление меча для пророка Мухаммеда. Прямой, длинный клинок получил название «Аль-Маатур»[67]. Этот меч носил Зайд при взятии Мекки, в битве при Бадре, Ухуде[68].

«Только, о, Аллах! - Амир поднял глаза к небу. - Да прославится в веках имя пророка твоего!»

Мухаммед сам никогда не брал в руки оружия. Он говорил: “Единственный меч, которым я владею - это меч милосердия, любви и прощения”.

Эти слова пророка часто повторял Амиру его дед. Что стало с мечом, в который вставлена половина наконечника, юноша не знал. Да и не хотел знать. Ему было всё равно. Только бы дойти до Срединного моря, увидеть песок караванных троп, родовой оазис, младших братьев.

Всё имеет свой конец. Конец имеет затихающий звук эха в окрестных холмах, когда выдохнешь в протяжном крике святое имя - Алла-а-а.

Конец имеет путь, которым шёл обманутый Амир из Европы вот сюда, в благословенные земли Палестины. Конец имеет тропа, ведущая в Иерусалим, где на каком-нибудь неизвестном пустыре находится могила отца, которая никогда не будет найдена потомками рода Зайда. Конец имеет жизнь Амира, по капле вытекающая из двух маленьких ранок чуть ниже колена на месте укуса гюрзы, не замеченной им на тропе…

Глава 3 1129 год где-то в окрестностях Иерусалима

По солончакам и выжженной солнцем степи медленно ехал отряд крестоносцев. Несколько копий с пёстрыми значками гербов качались в такт шагу лошадей. Пятерка рыцарей и десяток оруженосцев стоически терпели зной. Дрожащее марево, поднимающееся над пустыней, размывало очертания ближайших холмов, заставляло колебаться горячий воздух, меняло ориентиры. Крестоносцы, несмотря на жару, оставались в кольчужных рубахах и держали наготове у левого плеча щиты - уж слишком были опасны те места. Быстрые стрелы очень часто убивали раньше, чем можно было увидеть тех, кто их выпустил.