Копейщики - [28]

- Смотри! Запечатан каким-то белым металлом. Наша сталь даже не оставляет на нём царапин, - граф ковырял обломком кинжала в горлышке сосуда. - Постой-ка, здесь есть какие-то буквы. Надпись сделана то ли на арабском, то ли ещё на каком-то незнакомом языке. Может, на иудейском? Что скажешь?

- Я бы поймал какого-нибудь живого иудея и дал бы ему взглянуть, - ответил Гильом.

В это время послышался шум и звон оружия. Толпой, обезумевшей от радости, в часовню вваливались хмельные от победного штурма солдаты. Сталкиваясь доспехами и тесня друг друга, они с восторженными криками обступили Гроб Господень. Спустя несколько мгновений крики сменились благоговейным молчанием и молитвами.

Роже де Фуа, оттеснённый в самый угол ротонды плотной стеной рыцарей, сунул кувшин в свой шлем, взял его под мышку и, кивнув Паутвену, стал пробираться к выходу.

- Пошли! Пошли скорей отсюда. Сейчас начнётся! Подъедут Бодуэн Тарентский, Роберт Фландрский, Готфрид Бульонский, другие командиры, пажи, священники. Начнут свои речи и проповеди с крестами и молитвами. Это не для нас! – Граф, схватив барона за рукав, вытащил его из часовни и повёл вниз по боковой улочке к центру города. Навстречу им попался знакомый тирольский рыцарь Эрнгард де Меро. Он ругался вслух, как деревенский кузнец, и срывал с дверей ограбленных крестоносцами лавок и домов щиты, копейные значки и железные перчатки с гербами их владельцев.

- Корыстолюбцы! - вопил он на всю улицу. – Разбойники! Креста на вас нет!

Увидев Паутвена и де Фуа, он замолчал и уставился на кувшин, блеснувший своим медным боком из-под плаща графа Роже.

- И вы туда же!

Гильом Паутвен схватился было за меч, но граф остановил его.

- Это совсем не то, что ты думаешь, - тихо сказал де Фуа и почему-то покраснел. - Мы не грабим, мы… - но рыцарь из Эрля прервал его:

- Да знаю я вас! Эх, вы, крестоносцы! – Де Меро тяжело вздохнул, огляделся вокруг, огорчённо махнул рукой и пошёл дальше, приволакивая задетую стрелой правую ногу.

Паутвен хотел что-то крикнуть ему вслед, но Роже решительно подтолкнул своего товарища в спину, заставляя двинуться дальше.

Через два квартала рыцари остановились и огляделись. В этом районе Иерусалима уже побывали христиане. Ворота и калитки многих домов были взломаны. В переулках бродили оруженосцы, добивая раненых защитников города. В одной из разграбленных харчевен над трупами родственников сидел старый иудей. Гильом толкнул в бок своего товарища и показал глазами на находку - кувшин. Граф понимающе кивнул, и они направились к старику. Рыцари опустились на колени возле несчастного, и Паутвен в показном сочувствии склонил голову перед погибшими. Граф, в свою очередь, похлопал иудея по плечу.

- Что поделаешь, война, - произнёс Роже на латыни и взял старика за шиворот.

- Прочти, что здесь написано, - рыцарь сунул под нос иудею горлышко медного кувшина.

Хозяин разграбленного и осквернённого многими смертями дома непонимающе поднял глаза на графа. Тот ещё раз встряхнул старика. Иудей отрешённо перевёл взгляд на странный сосуд и через несколько мгновений стал беззвучно шевелить губами. Лицо его вытянулось, зрачки расширились. Он весь подобрался, выхватил кувшин из рук рыцаря, вскочил на ноги и пустился наутёк.

Первым опомнился Гильом. Выхватив свой кинжал, он пустил его вдогонку иудею. Лезвие, сверкнув на солнце белой молнией, вошло старику под левую лопатку. Ноги беглеца подогнулись, и он упал, захлёбываясь стонами и хрипом. Рыцари подскочили к нему. Граф вырвал кувшин из крепко сцепленных ладоней иудея и опустился на колено.

- Что здесь написано? - закричал он, приподняв голову старика и не обращая внимания на кровь, пачкавшую его плащ. – Зачем ты это сделал, маленький уродец? Зачем бросился бежать?

- Лухот а-брит[54], - с трудом выдавил из себя иудей и, видя недоумение в глазах рыцаря, повторил уже шёпотом на латыни:

- Foederis, testamentum vetus et novum. Non evitabile aperio [55].

Граф отпустил голову старика, и она с глухим стуком упала на камни. Иудей был мёртв.

- Что он сказал? – Паутвен пнул ногой тело мертвеца.

Роже де Фуа поднялся с земли и, зажав кувшин под мышкой, пошёл прочь.

- Что он сказал? - догоняя графа, крикнул Гильом.

- Тише, - сказал граф, поднимая предостерегающе руку и оглядываясь. - Если верить старику, то это, - Роже похлопал по меди, – какая-то иудейская святыня. Ты не удивился, когда он рванул вниз по улице? Для них – большое святотатство и оскорбление, если иноверец прикоснулся к священному предмету. И ещё, он сказал – «не открывать». Ты бы видел ужас, который полыхнул в его умирающих глазах. Но почему этот сосуд водоносов иудеи замуровали в гробнице Иисуса? – Граф задумчиво посмотрел в сторону оставленной ими часовни. - Интересно, а зачем ты его так кинжалом? Что мы, не догнали бы старика?

- Да ладно тебе жалеть какого-то иудея! Вон их сколько легло сегодня под нашими мечами! А потом, мёртвое тело – всего лишь плоть. А плоть – порождение дьявола, сосуд греха и нечестивых мыслей. Забыл, чему учили нас с детства альбигойские апостолы[56]?

- Послушай! Ну и каша у тебя в голове. Вспомни Нагорную проповедь Христа. «Не убий» - говорил он. А ты сегодня орудовал мечом направо и налево. Ты видел, чтобы я хоть кого-то проткнул своим? Выбить из седла – это милое дело. Оглушить ударом плашмя - пожалуйста. В конце концов, увечье – не смерть, и на мне нет греха убийства. – Роже с осуждением смотрел на Паутвена.