Копьё Одина - [7]

- Зачем?

Ноги Намсинга подрагивали.

- Роно, я умираю. У меня в мозгу опухоль. В командный центр… в тот день, когда я говорил тебе об астероиде… пришло сообщение с Марса. Врач… сказал, что опухоль растет. И давит на мозг. Рано или поздно… это давление станет невыносимым. Он сказал… что жить мне остается… около тридцати дней.

- Тридцать?.. Нам, как давно это было? Когда ты мне рассказывал об этом астероиде?

- Тридцать три… дня назад.

Шипы Намсинга вонзились в лед, и он поднялся еще выше.

- Намсинг, что ты, черт подери, делаешь наверху? Почему ты соврал мне?

- Я не мог ждать… пока ты получишь новый тенцинг. Я уже давно… задумал совершить это восхождение.

- Почему ты не рассказал мне ничего?

- Ты знаешь, каковы симптомы… этой опухоли? Нарушение координации движений и рефлекторной деятельности. Упадок сил и угасание умственных способностей. Разве ты позволил бы мне… подниматься в таком состоянии?

Ответа на этот вопрос не требовалось. Однако у Роно возникли новые вопросы.

- Нам, зачем же так напрягаться? К чему усугублять процесс еще и отеком легких?

- Я должен преодолеть восемь тысяч метров. Как можно скорее. Намсинг получил целых тридцать секунд передышки, пока его партнер собирался с мыслями.

- Опухоль мозга. Зона смерти. На высоте восьми тысяч метров опухоль перестанет расти?

- Вот именно. Давай помолчим сейчас… мне надо продолжить восхождение.

Шерп не услышал ответа Роно. Следующий удар ледоруба угодил в щель. Откололась ледяная плита шириной в два метра и высотой во всю отвесную стену. Она перевернулась, словно падающее дерево. Шипы Намсинга выскользнули изо льда, и он почувствовал, что падает.

Намсинг пролетел метров пять, когда крюк зацепился за один из болтов. Над шерпом нависла колонна изо льда. Обладая большей тяжестью, он падал быстрее льда, за ним неслась ледяная глыба в несколько тонн. Он отчаянно воткнул ледоруб в самую дальнюю точку слева от троса и подтянулся. Шипами одного ботинка Нам пытался зацепиться за остатки льда и удержать равновесие. Другой ногой он дотянулся до первой плиты льда и толкнул ее. Ботинок хорошо сцепился со льдом, и направление полета льдины изменилось: слабая гравитация Каллисто работала на человека.

Онемев от страха, лишившись последних сил, он смотрел, как глыба пролетает в считанных сантиметрах от его лица. Когда льдина рассыпалась под ним, будто взорвавшись, и вспыхнул грандиозный фейерверк из мелких осколков, он обессиленно повис на ремнях безопасности и следил, не оторвется ли новый кусок.

Но опасность миновала. Намсинг легко отделался. В этот раз. С большой осторожностью он опустил голову. Внизу громоздились огромные остроконечные блоки льда, почти скрытые под слоем паривших снежинок. Намсинг надеялся услышать хоть какой-то звук.

- Нам! Нам, все мониторы сошли с ума. Черт возьми, что происходит?

- Ледопад. Сильный. Со мной все в порядке. Пора взбираться выше. Время не ждет.

Двадцать семь часов спустя Намсинг достиг вершины Гунгнира и упал на колени. Горе присвоили название «Копье Одина», о котором в скандинавских сагах говорится, что оно было «столь же прочным, сколь изящным». Действительно, вершина Гунгнира не менее изящна, чем клинок, и достаточно прочна, чтобы удержать земной вес шерпа Намсинга Лопье, первого живого существа, нога которого ступила на ее поверхность. Высотомер на его тенцинге отметил 9939 метров - на километр выше, чем Джомолунгма, святыня его предков.

Глядя с вершины, Нам заметил, что острый конец Гунгнира указывает прямо на восход солнца. Взбираясь над горизонтом, яркое пятно освещало каждый шрам на рябой поверхности. Кольца Валгаллы следовали одно за другим, словно волны замерзшего океана, а с этой высоты Намсинг увидел такое множество этих волн, какого ему не доводилось видеть когда-либо раньше. Среди них, в ближайшем кольце, находился огромный разлом, известный под названием «Валгринд». Это внешние ворота Валгаллы. На Каллисто, как и в скандинавской мифологии, Валгринд вел к горам Гладшейма. Намсинг понимал, что лагеря ему больше не видать, если не считать света, излучаемого его маяком. Солнце поднялось уже высоко и ласкало вершины Хугина и Мунина, которые стояли по каждую сторону маяка, словно стражи. Вороны Одина. На его языке эти имена означали Мысль и Память. Один каждый день посылал воронов над Асгардом, чтобы те взглянули на мир. Каждый вечер он опасался, что Мысль не вернется к нему, а еще больше его страшило то, что так же может исчезнуть и Память.

Намсинга это теперь больше не волновало. Его мысли стали расплываться: сказывалась нехватка кислорода. Компьютер на его тенцинге показывал, что на этой высоте воздух на Земле содержал бы лишь девятнадцать процентов кислорода. На одну треть меньше, чем на вершине Джомолунгмы. Этого не хватало для того, чтобы связать вместе хотя бы пару мыслей. Его память также окутывал туман. На мгновение ему померещилось, будто он стоит на вершине Джомолунгмы при свете полной луны. В следующее мгновение ему показалось, что среди извилин его мозга пульсирует крохотный шарик.

Намсинг поднялся, опираясь на ледоруб, и три минуты стоял на вершине самого высокого пика, на который еще никогда не ступала нога человека. Впервые за время тяжкого подъема ему захотелось нарушить ранее разработанный план. Ведь ничего не стоит отключить панель на нагрудной пластине, повернуть цифровой диск, после чего перестал бы действовать электрогравитационный преобразователь. Оставшихся сил хватило бы для того, чтобы спрыгнуть с самого высокого пика и, приближаясь к Валгалле, устремиться к царству блаженства.