Копчёная селёдка без горчицы - [4]

Мой сердитый взгляд, должно быть, заставил его почувствовать себя виноватым. Почему так, почему с одиннадцатилетними девочками вечно обращаются как со служанками?

— Я бы сам сходил, видишь ли, но добрый доктор опасается, что бедняжку оттолкнет мой пасторский воротник и тому подобное, так что…

— С удовольствием, викарий, — жизнерадостно сказала я, и вполне искренне. Роль носительницы лимонада даст мне доступ в палатку «скорой помощи» Святого Джона.

Я вприпрыжку вбежала в кухню приходского зала («Простите! Медицинская необходимость!»), выскочила с кувшином ледяного лимонада и была уже в тусклом свете госпитальной палатки, наливая напиток в треснувший бокал без ножки.

— Надеюсь, вы в порядке, — сказала я, протягивая его цыганке. — Простите за палатку. Я заплачу, разумеется.

— Ммм, — произнес доктор Дарби. — Нет необходимости. Она уже объяснила, что это был несчастный случай.

Жуткие покрасневшие глаза женщины осторожно наблюдали за мной, пока она пила.

— Доктор Дарби, — сказал викарий, просовывая голову между полотнищами палатки, словно черепаха, и стараясь не показать пасторский воротник. — Найдется у вас минутка? Миссис Пизли на площадке для кегельбана… Говорит, что почувствовала себя плохо.

— Ммм, — отозвался доктор, закрывая свой черный чемоданчик. — Что вам требуется, милая, — сказал он цыганке, — так это хороший отдых. — И обратился ко мне: — Побудь с ней. Я ненадолго. А дождя так и нет, — заметил он в никуда, выходя из палатки.

— Я заплачу за палатку, — повторила я. — Пусть даже это несчастный случай.

Она снова закашлялась, и даже мне было очевидно, что пожар собрал свою дань с ее и без того слабых легких. Я беспомощно ждала, когда она перестанет задыхаться.

Когда наконец это произошло, снова повисло долгое нервирующее молчание.

— Женщина, — сказала цыганка. — Женщина на горе. Кто она?

— Это была моя мать, — ответила я. — Ее звали Харриет де Люс.

— А гора?

— Где-то в Тибете, полагаю. Она погибла там десять лет назад. Мы нечасто говорим об этом в Букшоу.

— Что точное «букшоу»?

— Это место, где я живу. Рядом с деревней, — объяснила я, неопределенно махнув рукой.

— А! — сказала она, уставившись на меня пронзительным взглядом. — Большой дом. С двумя крыльями, уходящими назад.

— Да, он, — согласилась я. — Неподалеку от излучины реки.

— Да, — сказала женщина. — Я там останавливалась. Но не знала, как называется место.

Останавливалась там? Я не могла поверить.

— Леди разрешила моему рому и мне разбить лагерь в роще у реки. Ему требовалось отдохнуть…

— Я знаю, где это, — сказала я. — Это называется Изгороди. Там старые кусты и…

— Ягоды, — добавила она.

— Но постойте! — воскликнула я. — Леди? В Букшоу нет никаких леди с тех пор, как погибла Харриет.

Цыганка продолжала, как будто и не слышала моих слов:

— Красивая леди, вот какой она была. Но похожа на тебя, — добавила она, рассматривая меня вблизи, — теперь, когда вижу тебя на свету.

Затем ее лицо омрачилось. То ли это мое воображение, то ли ее голос наливается силой с каждым словом.

— Затем нас вышвырнули, — сердито сказала она. — Сказали, что больше не хотят, чтобы мы были там. Тогда-то и умер Джонни Фаа.

— Джонни Фаа?

— Мой ром. Муж. Умер посреди пыльной дороги, хватаясь за грудь и проклиная гаджо — англичанина, — который прогнал нас.

— И кто это был? — спросила я, со страхом предчувствуя ответ.

— Не спрашивала его имени. Прямой, словно аршин проглотил, негодяй.

Отец! Я уверена! Это отец после гибели Харриет выставил цыган из своего поместья.

— А Джонни Фаа, ваш муж… он умер из-за этого, вы говорите?

Цыганка кивнула, и по печали в ее глазах я поняла, что это правда.

— Потому что ему надо было отдохнуть?

— Надо было отдохнуть, — шепотом повторила она, — и мне тоже.

И тогда меня осенило. Не успела я передумать, как выпалила:

— Вы можете прийти в Букшоу. Оставайтесь сколько хотите. Все будет хорошо… обещаю.

Произнося эти слова, я знала, что грядет великая ужасная ссора с отцом, но почему-то это не имело значения. Харриет однажды предоставила этим людям убежище, и моя кровь вряд ли позволит мне поступить иначе.

— Мы припаркуем ваш фургон в Изгородях, — предложила я, — в кустах. Никто не узнает, что вы там.

Ее быстрые черные глаза изучали мое лицо. Я, желая подбодрить, протянула ей руку.

— Ммм, давай, милая. Отдых будет очень кстати. — Это был доктор Дарби, тихо проскользнувший обратно в палатку. Он едва заметно подмигнул мне. Доктор был старым другом отца, и я знала, что он тоже предвидит неизбежную битву. Он мысленно обозрел поле и взвесил шансы, перед тем как заговорить. Мне захотелось обнять его.

Он поставил черный чемоданчик на стол, покопался в его недрах и достал заткнутую пробкой бутылку.

— Принимайте это от кашля, когда будет нужно, — сказал он, протягивая бутылку цыганке. Она с сомнением посмотрела на нее. — Ну да, — он настаивал, — берите. Страшное невезение преследует того, кто отказывает лицензированному практикующему врачу, знаете ли. Я помогу с лошадью. У меня она когда-то была.

Теперь, когда он снова занялся рутинным делом старого сельского доктора, я поняла, что мы вне подозрений.

Группки людей наблюдали, как доктор провожал нас к фургону. Быстро он запряг коня цыганки в упряжку, и мы обе уселись на деревянную подставку, служившую одновременно подножкой к двери и сиденьем для кучера.