Конюхофф - [3]

- Значит, со временем опыт начинает подсказывать вслух.

- И я, - тут же послышался какой-то уже другой голос, резкий, металлический.

Поёживаясь от страха и одновременно усмехаясь, Тео подвинул руль на румб с четвертью и закрепил. Удивительно, но целых полчаса яхта стремительно неслась по волнам, уже не виляя влево-вправо, и Тео успел доесть похлёбку, облизать ложку, вскипятить небольшой чайник и напиться бодрящего мате.

Набранные шикарные узлы скорости позволили Тео уйти от настоящего шторма, всё-таки накарканного старым барометром, но разразившегося уже где-то за спиной у мореплавателя. Перескакивая с волны на волну, гарцуя на вираже, где Атлантический заворачивает в Индийский, Тео всё-таки обогнал итальянца на чуть-чуть и под аплодисменты публики и флагов на Кейптаунском пирсе отдал концы портовым мальчикам вторым, следом за англичанином.

Во время двухдневного отдыха, пока технический состав команды германского гонщика приводил в порядок повреждённую за время пути яхту с такелажем и парусным вооружением, менял калиево-натриевые и калиево-магниевые батареи, Тео фон Конюхофф отнюдь не отсыпался и не отъедался, как другие яхтсмены, пользуясь преимуществами суши и сервиса. Тео был очень обеспокоен отчетливо слышавшимися ему голосами. При всём своем аутизме таких явлений он за собой прежде не наблюдал. Ему хватало до сих пор в океане своего собственного общества и общества стихии, с которой он состоял в условной сексуальной связи, как иногда казалось.

И поэтому капитан «Глории Лабор» отправился на консультацию к психологу команды, которым служил профессор Берлинского университета Курт Левин, уже две недели живший за счёт спонсора в лучшей кейптаунской гостинице «Амбассадор».

Усевшись в удобное кресло, посверкивая выбритыми до блеска загорелыми скулами, благоухая кёльнской туалетной водой, Тео зачем-то огляделся по сторонам, словно был в океане и опасался неизвестно чего неизвестно откуда, и шёпотом сказал:

- Профессор, на последнем участке маршрута я начал слышать какие-то голоса.

Курт Левин поправил очки на переносице, пригладил редеющие волосы и уточнил:

- Какие голоса, капитан?

- Не знаю.

- То есть незнакомые?

- Абсолютно незнакомые, профессор.

- Значит, кто-то в Плимуте тайно пробрался к вам на борт и только у самого Кейптауна решил вам открыться.

Тео, имевший мало опыта общения с психологами, даже задохнулся от возмущения, словно несущийся навстречу свежий ветер вдруг резко сменился полным штилем с запахом аудитории. Очевидно, психолог команды даже не удосужился взглянуть на «Глорию Лабор»,

- На моей посудине негде спрятаться, герр Левин.

Для лучшей ориентировки в устройстве яхт профессор Левин бросил несколько быстрых взглядов на свой номер. .

- Даже… э-э… в стенном шкафу?

- На моей посудине нет стенного шкафа, а также туалета, ванной комнаты и балкона, - просветил мореход учёную сухопутную крысу.

- Очень хорошо, - кивнул профессор Левин, не показывая виду, что в действительности всё очень плохо. - Попробуйте описать услышанные голоса.

- Один такой скрипучий деревянный, а другой звонкий железный, но слегка тронутый ржавчиной.

- О, а вам не чужды поэтические метафоры, герр капитан, - улыбнулся профессор. - Но голоса, я надеюсь, были неразборчивыми?

- Нет, как раз очень разборчивыми. Один даже дал мне весьма дельный совет, благодаря чему мне удалось поймать хороший ветер и выбрать наилучший галс.

Тео фон Конюхофф, как законченный аутист, был, конечно, не в курсе достижений современной ему науки, даже психологии. Откуда ему было знать, что профессор Левин относился к новомодной школе гештальтпсихологии, все явления человеческой психики объяснявшей законами физики.

- Значит, у вас внезапно заработала сломанная рация, немножко поработала, в случайной передаче давшая ценный совет, а потом опять сломалась, - предположил Левин.

- Моя рация способна передавать только некий писк, представляющий собой азбуку Морзе.

- Значит, это было радио на проезжавшем мимо пароходе.

- Никаких пароходов мимо не проезжало, профессор. А голоса звучали совсем рядом.

- А мог кто-нибудь упасть с парохода, проезжавшего накануне, и дать дельный совет, цепляясь за спасательный круг где-нибудь неподалёку?

- Я думаю, профессор, человеку в таком положении как-то не до дельных советов идущему мимо яхтсмену.

- Вот как. Психологически вы, возможно, и правы. Тогда, значит, это очень сильный ветер донёс голоса из-за горизонта. С африканского берега. А может, даже и с южноамериканского.

- Так не бывает, профессор.

- Значит, это был Господь Бог или кто-нибудь из его ангелов… Хотя нет. Они же не существуют, - грустно поправил самого себя Курт Левин, законченный атеист, которым его сделала ещё в детстве зубрёжка в хедере городка Морсбах-Вальдбрель.

Тео так и не получил никакого объяснения происхождению голосов от профессора Левина. Всех психологов гештальтской школы отличала одна особенность. И Левин, и Эренфельс, и Брентано, и Гуссерль, и даже Макс Вертхаймер весьма сдержанно относились к спиртному.

Через день был дан старт второму этапу гонки. Теперь маршрут лежал через Индийский океан. А Индийский - это вам не Атлантический, изрезанный торговыми и пассажирскими маршрутами, как тело проститутки, побывавшей под ножом Джека Потрошителя. Это попутное течение и зона зарождения свирепых циклонов южных сороковых широт. И немногим более приветливых тридцатых. Это безлюдье субантарктических вод, самых плодородных и губительных, самых любимых вод Мирового океана.