Контур - [32]

Час был на исходе. Женщина, сидевшая напротив меня, — ее несколько удивленное лицо располагалось ровно под висевшими на стене часами, и в моем восприятии их очертания так слились, что я почти забыла о ее присутствии, — сказала, что с любопытством осознала, как мало замечает материальный мир вокруг себя. Ее разум к этому возрасту — ей сорок три — забит воспоминаниями, обязательствами, мечтами, знаниями и ежедневными хлопотами, не только ее собственными, но и чужими, скопившимися за годы разговоров, выслушиваний, сочувствия, беспокойства. Теперь она боится, как бы границы между этими многочисленными разновидностями душевного груза, их различия постепенно не стерлись совсем, не рассыпались, как бы она не перестала понимать, что случилось с ней, а что — с ее знакомыми, что реально, а что нет. Сегодня рано утром, например, ей позвонила сестра — они обе плохо спят, поэтому часто говорят ни свет ни заря — и рассказала, что прошлым вечером их с мужем позвала к себе домой на ужин ее подруга. Эта подруга только что расширила и заново отделала кухню: теперь ее главное украшение — гигантская стеклянная панель в потолке, благодаря которой помещение стало светлым и просторным, как собор.

— Моя сестра выразила подруге свое восхищение этим поразительным эффектом, — сказала она, — и та призналась, что подсмотрела идею у другой подруги, отремонтировавшей свою кухню несколько месяцев назад. Однако за это время случилась ужасная вещь. Как-то подруга подруги собрала у себя на ужин большую компанию. Незадолго до их прихода она заметила в стеклянном потолке небольшую трещину, как будто на него сверху упало что-то маленькое и острое. Ее это раздосадовало, поскольку панель стоила больших денег, а теперь, судя по всему, не было иного выхода, кроме как менять ее целиком, хотя повреждение было маленьким. Гости пришли, и вечером на Афины налетел ураган. Дождь хлестал как из ведра, они сидели и ели, восторгаясь звуковыми и визуальными эффектами льющейся на стекло воды, как вдруг с ужасным скрежетом и стоном панель обрушилась им на головы. Маленькая щербинка в стекле, видимо, настолько ослабила конструкцию, что напора дождя она не выдержала.

Женщина сделала паузу.

— Как вы помните, — продолжила она, — это мне по телефону рассказала сестра, а ее эта история напрямую не задействовала и не затронула. Удивительным образом никто не пострадал, поэтому с целью пощекотать нервы слушателю об этом тоже не расскажешь. Подругу сестры, от которой она всё узнала, с произошедшим тоже связывает только то, что у нее самой такая панель в потолке. Таким образом, историю я услышала только из третьих уст, но для меня она была так же реальна, как если бы приключилась со мной. Из-за нее я переживала всё утро. Как большинство людей, я узнаю о страшных происшествиях — и почти все они куда хуже — каждый день по телевизору и из газет, но почему-то именно эта история переплелась у меня в голове с моими собственными воспоминаниями и впечатлениями, да так, что я с трудом могу их различить. Реальность моей жизни во многом составляют так называемые ценности среднего класса — мои знакомые, как и я сама, регулярно делают в своих домах ремонт и зовут к себе друзей на ужин. Но разница в том, что герои этой истории живут роскошнее — большинство моих знакомых, как бы ни хотели, не могут позволить себе стеклянную панель в потолке. Моя сестра вращается в более великосветских кругах, и я понимаю, что это создает в наших отношениях некоторое напряжение. Откровенно говоря, я немного завидую ее социальной жизни и знакомствам, и иногда мне кажется, она могла бы приложить больше усилий к тому, чтобы сделать меня частью своего интересного мира.

Вторая причина, — продолжала она, — заключается в самой истории, в этом крошечном изъяне, который в итоге привел к тому, что вся панель обрушилась под давлением — реальным давлением воды сверху и более таинственным и неосязаемым давлением людей снизу, которые восхищались ей, ничуть не сомневаясь, что она выдержит. Но она не выдержала и стала причиной чудовищных разрушений, почти орудием зла, нанеся большой ущерб, и такое символическое сочетание фактов обладает для меня определенной значимостью.

Какое-то время она молчала, пока дрожащая секундная стрелка ползла по циферблату у нее над головой. Я посмотрела на схему — ее звали Пенелопа.

— Я бы хотела видеть мир более неискушенным взглядом, — продолжила она, — более непредвзято, но я не представляю, как этого достигнуть — разве что отправиться в незнакомые далекие края, где я свободна от своей идентичности и ни с кем не связана. Но как это сделать и где такое место, я не знаю, не говоря уже об отношениях и обязательствах, которые сводят меня с ума и не дают возможности от них сбежать, — заключила она.

К этому моменту высказались все участники группы, кроме одной женщины — согласно моей схеме, ее звали Кассандра, — чье лицо в течение часа становилось всё угрюмее. Свое недовольство она выражала вздохами и охами, с каждым разом всё громче, а теперь сидела, сурово скрестив руки и качая головой. Я спросила, не хочет ли она добавить что-нибудь, пока мы не закончили, и она ответила, что нет. Она явно ошиблась, продолжала она: ей сказали, это курс по писательскому мастерству, а оно, насколько ей известно, требует от человека работы воображения. Она не знает, чего я хотела добиться своим уроком, и не стремится это узнать. По крайней мере, Райан хоть чему-то их научил, сказала она. Она попросит организаторов вернуть ей деньги и выскажет им всё, что думает. Не знаю, кто вы такая, сказала она мне, вставая и собирая вещи, но ясно одно: преподаватель из вас никудышный.