Контур человека: мир под столом - [24]

Барбос второго приглашения ждать не стал: снова припал к земле передними лапами, подпрыгнул и, лая, помчался ко мне. И прежде чем Бабушка успела меня догнать, мы с ним встретились, я обняла его за шею, а он, смеясь, лизнул меня в нос.

– Пошла, пошла… пошел! – кричала запыхавшаяся Бабушка, размахивая газетой и моим фиолетовым зайцем. Пес с отчаянным лаем прыгал вокруг нее, словно хотел сказать: «Хорош сердиться! Давай играть!»

– Маша! Прекрати с ним обниматься! Это гарантированные глисты! Он же уличный! – кричала Бабушка.

Но мы с Тузиком уже неслись наперегонки: он лаял и нарезал вокруг меня круги, изо всех сил размахивая своим фонтаном, а я орала во все горло:

– Песик! Ты мой песик!

– Маша! – задыхалась за моей спиной Бабушка. – Маша! Там дорога! Маша! – Она с трудом нагнала меня, схватила за руку и сердито сказала: – Если ты сейчас же не прекратишь, мы больше никогда не пойдем в лес.

– Хорошо, Бабушка. Только пусть песик пойдет с нами!

– Нет, – сердито отрезала Бабушка и поволокла меня через дорогу.

Голова моя, естественно, была повернута назад.

Барбос же аккуратно сел на краю тротуара, цивилизованно переждал проехавшую машину и… затрусил за нами.

– Пошел! Пошел! – развернулась Бабушка.

Он остановился, слабо вильнул хвостом, улыбнулся, переступил лапами и… снова пошел за нами.

– Бабушка, смотри, он же нас уже любит!

– И что?

– И я его уже люблю. Смотри, он меня не кусает!

– А когда он умрет, что ты будешь делать? Собаки живут меньше, чем мы.

– Плакать, – подумав, сказала я.

– Плакать. – Бабушка сердито засопела. – Деня под машину попал три года назад, а мы со Светой до сих пор плачем. Их хоронить… как детей. Ты просто этого пока не понимаешь.

Бабушка еще раз сердито вздохнула, и тут мы подошли к подъезду.

– Но сейчас же он живой!

Совершенно живой и довольный жизнью, улыбающийся пес сидел поодаль от нас и слабо повиливающим хвостом подметал асфальт.

Бабушка обернулась:

– Все, парень, иди. Не трави нам душу!

Пес переступил с лапы на лапу и… не сдвинулся с места.

– Никаких собачек, – неизвестно кому сказала Бабушка и захлопнула за нами дверь подъезда.

Я не разговаривала с Бабушкой до вечера. Обнимая Мишку и Слоника, понуро сидела в своей комнате, глядя в стену и думая о том, как он там, у подъезда, один. Но потом я решила, что, наверное, у пса были и какие-то свои дела и, не дождавшись нас, он потрусил куда-нибудь восвояси и что больше мы с ним никогда не увидимся.

От этого настроение мое не исправилось даже на следующее утро, когда надо было идти в детский сад. Я долго одевалась, ныла, канючила, мы с Бабушкой отчего-то поругались… Уже совсем опаздывая, вконец раздраженная Бабушка рванула в сердцах на себя входную дверь…

На коврике, о который надо вытирать ноги, лежал вчерашний пес и… улыбался.

Бабушка застыла на пороге, а я помчалась на кухню, выхватила из холодильника вчерашний оладушек и сунула своему новому другу.

– Что ты делаешь? – закричала Бабушка. – Он же так никогда не уйдет!

– Не уйдет! Не уйдет! – орала я во все горло. – Ты же не уйдешь, пока я буду в детском саду?

Бабушка решительно перешагнула через пса и, крепко взяв меня за руку, вызвала лифт:

– Ладно. С этим я разберусь, когда вернусь из сада.

Всю дорогу, прыгая то на одной, то на другой ножке, я спрашивала Бабушку:

– Правда, ты его не прогонишь? Правда, ты его покормишь? Правда, он будет жить с нами? Я честное-пречестное буду себя хорошо вести в садике! Я дома буду все делать!

– Я его не прогоню. Я его покормлю. Хотя не знаю чем, я тебя-то толком прокормить не могу. Но с нами он жить не будет, – твердо глядя перед собой, механически, как автомат, отвечала Бабушка. – Я найду ему хозяев.

Но радужным мое настроение в тот день было недолго. Потому что, кому бы я ни рассказала про чудо появления сегодня на нашем коврике под дверью на девятом этаже приблудного пса, оставленного у подъезда вчера, все только пожимали плечами: ну и что? Прибился и прибился, мало ли их, бездомных, шляется. Вот если бы тебе завели породистого щенка! Это да – целое событие! Леночка сразу стала хвастаться тем, что у нее есть настоящая овчарка, у Кати дома жила болонка, а папа Димки, оказывается, был грозой всего их двора, выгуливая громадного дога.

А потом меня и вовсе крепко-крепко обидели. Собственно, обидели как бы и не меня, а червяка – во время утренней прогулки этот самый Димка бросил мне его за шиворот.

Ко всему мелкому ползающему, прыгающему и летающему я всегда относилась дружелюбно. Мне их было почему-то жалко. При всем своем порой устрашающем виде они казались мне какими-то хрупкими, непрочными, поэтому я хотела, когда вырасту, стать врачом, который лечил бы насекомых от всех поломок.

У нас с Бабушкой по этому поводу даже вышла однажды целая история.

Дело было так: на подоконнике в моей комнате стояли четыре горшка с растениями. Одно из них называлось денежным деревом. Бабушка все жаловалась, что на нем очень много листочков, а вот денег нам все равно не хватает. Тогда я в один из дней просто взяла и сжевала их все, как один, рассудив, что таким образом изобилие с растения переметнется к нам с Бабушкой.