Контур человека: мир под столом - [12]

– Только мы! Только наши пастыри, Христом просветленные, способны вывести вас, неразумных, к свету! Одумайся, пока не поздно! – еще кричала нам вслед первая женщина. – Приди к нам, и мы покажем тебе верный путь!

Но Бабушка, судя по всему, и без них знала дорогу, так уверенно несла она меня вперед и вперед в глубь леса! Стуча подбородком о ее плечо, сквозь налезший мне на глаза шарф, почти плотно сомкнувшийся со съехавшей шапкой, я смутно видела, как обе отставшие женщины возмущенно клекочут между собой, тщательно стряхивая снежную пыль с любовно извлеченных из сугроба «божественных откровений».

Дойдя до новой горки, Бабушка тяжело опустила меня на землю и буквально повалилась на заметенную снегом скамейку.

– Подожди, Машенька, дай отдышусь. – Она полезла в карман за носовым платком, но вместо него вытащила какую-то бумажку, пробежала глазами текст. – Вот проныра! В карман она мне свои воззвания засунула. Делать мне нечего по их собраниям бегать! Господи, она у меня кошелек не стащила ли?

Кошелек, как и носовой платок, оказался на месте. Отерев лицо и отдышавшись, Бабушка тщательно порвала бумажку – «не хватало еще, чтоб кому-нибудь мозги свернули!» – и в сердцах швырнула обрывки на девственно-свежую, блестевшую на солнце мириадами разноцветных огоньков снежную шапку урны. Затем она перевязала мне шарф, высморкала нос и весело спросила:

– Ну что, пойдем кататься?

Но настроение все же было безнадежно испорчено. К тому же на горке «для маленьких» было так много народу, что буквально не протолкнуться. Я попробовала пристроить свои санки, но сесть в них так и не успела: меня толкнул проносящийся мимо чей-то пламенеющий щеками мальчик. Падая, я наступила на ногу какой-то девочке, которая тут же дала громкого ревака, и на горку с грозным бурчанием вихрем взлетела ее сердитая мама. Словом, сегодня тут было совершенно нечего делать.

И мы побрели по тропинке дальше в лес. Ненужные санки уныло потащились за нами.

По правде сказать, происшествие с этими странными тетеньками, как и дядя в белом платье в окружении детей на картинке, почему-то не шли у меня из головы.

– Бабуля, а Бог – он знаменитый?

Бабушка улыбнулась:

– Да, очень…

– Знаменитей, чем твой любимый Листьев?

– Больше!

– Чем Мамин любимый Тальков?

– Больше!

– Чем Пугачева? – изумилась я.

Бабушка усмехнулась:

– Намного!

– А его по телевизору когда-нибудь показывали?

– Нет. Его никто никогда не видел.

Этот ответ поставил меня в тупик:

– Бабушка, так откуда же ты знаешь, что он есть?

Тут вышла какая-то заминка – Бабушка не сразу нашлась что ответить:

– Ты еще маленькая и не поймешь. Так что придется тебе пока мне просто поверить.

Ох, эти вечные уловки взрослых! Когда им надо что-то от тебя скрыть, они всегда пускают в ход обидные намеки на то, что ты еще ничего не соображаешь!

– Нет, бабуль, а все же… Бог – он кто?

– Бог, Машенька, это – не кто-то… Бог – это все вот это! – И Бабушка широко-широко развела руками, как бы охватывая весь лес, все небо, меня и себя…

– Но вот это все, бабуля, я вижу! И еще: если Бог – вот это все, то тогда как он может разговаривать?

– В смысле, разговаривать? – не поняла Бабушка, подбирая с тропинки кем-то обломанную еловую лапу.

– Ну, те тети сказали, что они нам принесли «Слово Божие»…

– Глупости какие! – Бабушка снова рассердилась: – Бог может разговаривать, но уж точно не словами! И уж тем более не словами этих клуш сумасшедших!

Мы помолчали и еще немножко прошли по тропинке.

– Бабушка, а если Бог – вот это вот все, то как же он все видит? Где же у него тогда глаза?

– А вот они!

И Бабушка снова очертила рукой огромный круг, показывая на небо, деревья и широкую-широкую, покрытую свежим белым пуховым покрывалом поляну.

Мы давно уже ушли от детской площадки, над которой плотным смогом висел шум неразличимо сплетенных звуков: детского визга и смеха, родительских выкликов и вскриков, окликаний и нареканий. В глубине леса было почти совсем тихо. Даже если белка ловко перепархивала с ветки на ветку или ворона, лениво взмахнув крыльями, тяжело снималась в полет, то снег соскальзывал с опушенных еловых лап плавно и беззвучно. Миллионами цветных брызг переливались снежинки под холодным зимним солнцем, и от нестерпимого блеска синего-синего высокого морозного неба приходилось жмуриться…

– Вот они, его глаза… Везде. И все они на тебя смотрят. Так же, как и ты на них.

По правде сказать, мне от этого масштабного «надзора» стало несколько неуютно, тем более что тропинка привела нас с яркого солнца в тень, под плотную крышу сплетенных веток однообразно ровных высоченных сосен, сурово и тускло отсвечивающих мощными серо-коричневыми стволами. Как же это тогда жить, если все вокруг видят каждый твой шаг?

– А зачем, бабуль, Богу за нами наблюдать?

– Как зачем? Он же нас создал, вот и смотрит, как мы… – Бабушка чуть запнулась и, улыбнувшись, продолжила: – Функционируем. Следит за тем, чтобы мы не сломались и не испортились.

Мы помолчали, теснясь гуськом на узенькой снежной дорожке между большими сугробами.

– Бабуль! А когда Бог меня сделал, он тебе инструкцию по тому, как со мной обращаться, приложил?