Контрудар - [196]
— Слыхать, у него, у вашего старшины, и поговорка своя есть: «Я вас чипать, хлопцы, не стану, а сама дисциплина зацепит вас своими щипками…» — сказал Антон Карбованый и поведал о схватках комнезама с бандитами, копошащимися еще в лесах, и о том, как вместе с нэпом ожили кулаки. Особо те, кто в апреле девятнадцатого года пошел за петлюровским атаманом Дубчаком, поднявшим восстание в Миргороде.
— Было время, — почесал казак затылок, — и я мечтал, сознаюсь, товарищи, знаете о чем? Заиметь свой хутор, а вокруг него шоб поднялся тын с гвоздочками поверху. Ну, одно, шо все-таки наши червонноказачьи политруки ума вставили не мне одному. А другое — вот пока ездил до дому, насмотрелся на те заборы с гвоздочками. Пакость одна… Вот мое слово!
— По правде сказать, — повернулся Примаков к седобровому, — думал, что ты уже отказаковался. Считал: не вернешься в корпус…
— Это через шо? — насторожился Карбованый. — Думаете, через то, шо случилось со мной в Меджибоже? Я не из обидливых. На кого обижаться? На советскую власть? Так она же стукнет, она же и подбодрит. Это зависимо от хода понятий…
— А ты расскажи нам, что там стряслось с тобой в Меджибоже, — предложил казаку Улашенко. — Может, пока расскажешь, мы до Казатина и доползем…
— Оно бы ничего… — как-то весь подтянулся Карбованый. — Нам же в Казатине как раз пересядка на Шепетовку…
— Что ж? Давай, Антон, — поддержал Данилу командир корпуса. — Выскочил ты тогда чудом…
— Чудо само собой, товарищ комкор. А надо, как вы говорите, и башкой располагать по обороту событий…
— Ближе к делу… — пробасил Пилипенко.
— Вот и ближе, — начал казак, гася окурок о подошву сапога. — В Меджибоже выездной трибунал присудил меня к шлепке. За бандитизм! А по какому такому пункту, значит, наградили меня чином бандита?.. А за шо? Уже трое суток гнали мы через Летичевщину атамана Гальчевского. Казаки были воспалены до нет сил. Знали: это он, гадюка, посек Святогора, комполка-десять. В Бруслинове. И где? Под окнами его невесты. В Клопотовцы приспел наш начдив Шмидт. Дает команду — менять лошадей у селян, а Гальчевского — кровь из носу! — накрыть. Конечно, менять по закону, с командиром, с распиской. А я… Ну, понимаете, пристал мой буланый. Я в первый двор, вывел из стайни не коня — зверя. А то был двор Гуменюка. Значит, батька председателя Летичевского ревкома. Вот тут-то и поднялась заваруха… Как раз объезжал села товарищ Григорий Иванович Петровский. Гуменюк ему ответственную бумагу — ограбили, мол, до нитки. Будто и скрыню отцовскую обчистили. Шо касаемо жеребца — хвакт, а насчет скрыни — избавь боже! То, как говорит наш завбиб: не моя амплуа… И вышло аккурат как в одном сельском протоколе. «Слухали: музыку. Постановили: танцевать!» Сотенные мои дружки знали, что к чему, и хотя бы для блезира трохи поохали около меня. А вот один, кто больше всех набивался в приятели, кто так хвалился моей дружбой, что аж хрюкал, отрезал, когда выклал я ему все, что было на душе: «Это, Антоша, твое личное дело, и я в него не всовываюсь…» Вот так тот малосольный дружок с подтоптанной совестью, тот зачуханный хлюпач и откоснулся от меня. Считаю — у каждого случается так: друзей много, а притулиться не до кого. Короче говоря, показательным судом, значит, для страха прочим, присудил меня дивизионный трибунал, меня, Антона Карбованого, к расходу…
— Ото, видать, Антоне, ты тогда и посивел, — бросил реплику Улашенко.
Рассказчик пригладил рукой свои седые брови.
— Нет, Данило, приключилось то не от горя, а от досады… Случается и такое. Выходит, меня осудили, и пошел приговор в Винницу на подтверждение. Значит, мнение трибунала должно было закрепить корпусное начальство… А тут обратно тревога — Гальчевский. Полк — в седло. А меня с двумя волостными милиционерами — в Проскуров. Звезду содрали с папахи, поясок отобрали. Попался не конвой — змеи! Ни шелохнуться, ни головой повернуть. С брички до ветра и то не пускали. А тут в Дубнячке за Россошкой показались конные. Кучка так себе — всего трое. Издали мельтешат лампасы на штанах — значит, свои. А вышло не свои… Один конвоир приклал руку до лба и аж хрипит: «Банда! Распознал Гаврюшку, сына меджибожского круподера. Стреляный гайдамака!» Я не стерпел — цоп у правого конвоира винтовку. Стрелок я хоть куды, даже и сейчас, без двух пальцев. Не буду выхваляться, парочку, располагаю, свалил бы. А третьего взял бы второй милиционер. Так шо вы думаете — ни в какую! Оба в один голос: «Брось, сволочь, пристрелю!..» Наскрозь охамлючили меня барбосы и еще с брички долой. Понимаю — хотят прикончить. И кто? Свои! Красные! А спасли меня в тот раз лютые враги — бандюки. Они как припустят, а мои телохранители — в кусты. Поминай как звали! Ушились вместе с моими бумагами. На ходу один все же стукнул. Не целился, а два пальца мне повредил, аж юшка с них потекла… Вот тут, хлопцы, с досады я и посивел…
Рассказчик глубоко вздохнул. Ослабил ремень на гимнастерке. Продолжал:
— Подскочили лесовики. Разговоров было мало. Загнали в ту же бричку и лесными тропками в ихнее логово. Бросили в темную землянку. Разодрал я портянку, перевязал повреждение. Успокоился. А потом достал свою походную музыку. — Тут рассказчик извлек из-за голенища почерневшую от времени простенькую сопилку. — Достал ее и пошел разгонять свою досаду. Я в свою дудочку, а тут стали подносить мне разный харч. Я и подумал: «Значит, и среди них есть с понятием до музыки…» Ночью повели до атамана. За столом в просторной землянке было их много, полная директория, а один — с орденом. Я смекнул: то сам Гальчевский. Нам говорили: это он самолично содрал с посеченного Святогора боевое отличие «Красное Знамя». Он и допрашивал. Как узнал, шо меня присудили красные до расстрелу, сразу велел сесть, налил самодеру. А я шо? Маскируюсь. Не говорю, шо осудили за жеребца, а за несогласие с политикой до селянства. Гальчевский аж подскочил. Говорит: «Было даже мнение пустить тебя на колбасу, а выходит другое: враг наших врагов — наш друг!» И обратно сует мне, сволота, кружку. А тут сразу два каких-то страшных бандита сцепились. Сначала на словах, а потом пошло… Я стал рачковать в темный куток. Так они разгорячились, аж дым с них пер. И так летели ножи по той землянке, шо кровь так и цыбала на стенки берлоги. Атаман дал спорщикам по скулам, и враз все утихло.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Наперекор ветрам» — книга о командарме I ранга Ионе Эммануиловича Якире, крупном советском полководце и кристально чистом большевике.На богатом фактическом материале автор, лично хорошо знавший Иону Эммануиловича, создал запоминающийся образ талантливого военачальника.
Автор этой книги — один из ветеранов гражданской войны. Навсегда вошли в его судьбу легендарные комкоры и начдивы Г. И. Котовский, В. М. Примаков, Д. А. Шмидт, А. И. Тодорский. Военный работник Совнаркома Украины, командир тяжелой танковой бригады — он был свидетелем и участником создания армии, Советского государства. О сложном, драматичном и интересном периоде пишет автор, о знаменитых Киевских маневрах, о подготовке армии к будущей войне с фашизмом. В ней есть и страницы, где проходят трагические судьбы многих самоотверженных коммунистов и талантливых военачальников, ставших жертвами произвола в 1937–1938 годах.
Книга писателя И. В. Дубинского посвящена героической борьбе червонного казачества против белогвардейщины и иностранных интервентов в годы гражданской войны на Украине. Написана она непосредственным участником этих событий. В книге правдиво и ярко рассказано об успехах и неудачах отдельных кавалерийских частей, о выдающихся командирах, политработниках и рядовых бойцах. Автору удалось выпукло показать отважных вожаков советской конницы В. М. Примакова, Г. И. Котовского, М. А. Демичева, П. П. Григорьева, Д. А. Шмидта, а также проследить за судьбами своих многочисленных героев, раскрыть их характеры.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.