Контрразведчик - [29]

— Теперь да, — кивнул Максим.

— По такой же схеме и другие литеры. «С» — значит «свинья». То есть те, кто сотрудничает и с нами, и с бандитами. То есть двойные агенты. Иными словами, это люди, от которых ты можешь услышать неправду, нужную боевикам, и рассказать неправду, нужную нам, которую надо передать масхадовцам.

— Дезинформация?

— Именно. Но, чтоб было какое-то доверие, в дезинформацию надо вставлять долю правды. То же делают и они… Но с ними лучше всего работает Андросов. Литера «Т» — значит «товарищ». То есть идейно работающие с нами. Как правило, это люди, пострадавшие от боевиков и масхадовского режима, люди, которые задолго до начала первой чеченской работали с нами, в общем, самые надежные и стоящие у нас на постоянном финансовом обеспечении. Вот женщина на рынке, Марьям, и Мага — под литерой «Т».

— А нельзя базу общую сделать, занести все в компьютер, чтоб все могли пользоваться?

— Ну, в региональных, территориальных ФСБ так и есть. Но мы-то департамент контрразведки ВОГ, понимаешь?

— Нет, если честно.

— Мы занимаемся лишь делами, связанными с войсками, и по внутреннему наставлению любую другую инфу должны запрашивать, согласовывая каждый шаг с начальством. Согласование — процесс долгий… И конфидентов из местного населения, если их информация не относится к группировке, мы не должны привлекать — опять же это задача территориалов. А я вот напрямую по-приятельски общаюсь с территориальными и региональными отделами и ФСБ, и МВД. Веду сам базу.

— А зачем тогда лезть не в свою кухню?

— Да затем, что в Москве думают, что тут все работает как часы. И обмен информацией, и координация действий… К слову, человек, к которому мы едем, у нас под литерой «Г». Он мула.

Екимов протянул мусульманскую шапку Максиму и надел такую же сам.

— Но я не похож на чеченца.

— И? Может, ты татарин! Ты думаешь, в мечети ходят лишь чеченцы? У нас треть страны магометане.

Мотор снова зашумел, и машина отправилась дальше в сторону Толстой-Юрта.

— Да, — не глядя на Максима, кинул Екимов, — рядом с блокнотом держи всегда гранату. В патовой ситуации, когда можешь попасть в плен, дергай чеку и забывай обо всем. Этот блокнот дороже твоей и моей жизни. Осколки и взрыв частично уничтожат записи, а кровь довершит сделанное, залив все остальное.

— Понял, — Максим освободил карман разгрузки под сердцем от компаса, ножа и рации и, вложив блокнот, прочно застегнул его.

В мечети никого не оказалось, и Екимов направился к дому мулы.

— Салям, Руслан, — с порога сказал Екимов открывшему дверь.

— Ты что… — Побледневший мула не мог найти слов и, перейдя на шепот, добавил: — Меня из-за тебя убить могут.

— Мой младший товарищ решил принять ислам, — громко, как будто не услышав Руслана, продолжал Екимов. — Но он хочет, чтоб его проконсультировали по ряду вопросов.

— Да, конечно, — ответил сиплым голосом мула, впуская за ворота гостей.

На кухне у газовой плиты суетилась женщина.

— Выйди, — сказал, сняв обувь, Руслан. — И посмотри, если посторонние будут рядом ходить, сразу скажи.

Женщина кивнула и выбежала во двор.

— И зачем я понадобился?

— Не злись, Руслан. Мне тут ворона принесла на хвосте, что колонна вроде как российская боевиков через Толстой-Юрт возила и, мол, ты в курсе был, а нам не сообщил.

— Так ваша же колонна, чего мне сообщать. Моя вина, что вы друг друга там у себя не понимаете?

— Допустим. Но договор был, что обо всем, что связано с бандами, ты будешь докладывать.

— Так ваши же везли. Чего мне докладывать!!!

— О чем ты с ними говорил?

— Ни о чем. Зашли в мечеть, поговорили о жизни. Я пожаловался, что кладбище наше в ремонте нуждается — ограду надо, краску, а у людей нет. Мне вот денег дали.

— Кто?

— Те, кого федералы сопровождали.

— Ты их раньше видел?

— Нет, заезжие. Один из них араб.

— А федералы? Кто такие?

— Да постоянно, раз в два-три месяца уж точно, тут ездят.

— Старшего запомнил?

— Как не запомнить, статный такой, с усиками. Лет пятьдесят. Полковник Савинов из вашего гестапо.

— Откуда знаешь?

— Тут все об этом знают. Он же не первый раз. Его тут с полгода назад на блокпосту пытались остановить. Такой скандал был. Потом старлей, командир, значит, извинялся перед ним долго. Из Ханкалы звонили! И старлей этот после матом ФСБ и Ханкалу крыл…

— И ты молчал?

— А чего мне в ваши дела лезть. Живу, никому не мешаю.

— Ты с этим полковником откровенничал по нашей с тобой теме?

— Нет, конечно. Да и не общались мы с ним. Только с теми, кого везли.

— А куда везли?

— В сторону Червленой колонна ушла.

— А старлей этот откуда? Он еще здесь?

— Нет, его с месяц назад сменили новые.

— Угу… Вот, Руслан, это мой новый сотрудник, будешь и с ним общаться, — представил Екимов Максима. — Шрайбикус он, услышишь — знай, по твою душу.

— Понял.

— А ты, брат, — обратился подполковник к Михайленко, — тоже знай. Это Русланчик, досье у меня найдешь. Грешен донельзя. Перед законом — за подделку авизо, перед местными — за отдых в гей-клубах Северной столицы. Так, Русланчик?

— Было да ушло…

22. Новая метла

По пути обратно в бригаду Екимов заехал на блокпост. Но ничего не добившись от старшего прапорщика, который просто не помнил, кого он менял, поехали в Северный. Из сорок шестой ОБрОН выехали глубокой ночью со встречной колонной двадцать первого отряда спецназначения.