Контрольный выстрел - [38]

Государства среднего размера, такие как Англия, Франция или Германия более однородны. Хотя, разумеется, жители больших мегаполисов-столиц всегда живут в блистательной огнедышащей современности, тогда как их города-центры провинций отстают от них лет на 10–15, а сельские жители на 20–40 лет. Скажем во французских Пиренеях в горных городках часы остановились в 1960 году. А только что присоединившаяся десяток лет назад к Большой Германии Восточная Германия отстает от своей большой Родины-сестры лет на 50, то есть живет где-то в 1950 году, сразу после войны. (даже обилие нео-нацистов в бывшей ГДР указывает именно на это, для этой территории война кончилась лишь вчера)

Да что там части (территории) государства, даже центр мегаполиса и окружающие его, связанные си ними метро или электропоездами окраины (кварталы-спутники, спальные городки, banlieu) живут в различные эпохи. Тут уместно будет удержаться на структуре французского Города. Возьмем для примера Париж. Исторически и традиционно сложилась классическая вертикальная модель социума. В 19 веке и в первой половине 20 века каждый многоэтажный многоквартирный парижский дом представлял собой модель французского общества. В цокольном этаже (в rez-de-chausse) обычно жила консьержка и помещались какие-нибудь службы или магазины. Выше на нескольких этажах размещались в обычных квартирах с высокими потолками зажиточные буржуа. Чем выше к крыше, тем потолки становились ниже и жильцы были попроще. На каком-нибудь седьмом и восьмом обитали ремесленники и рабочие. Под самой крышей, крохотные, находились комнаты для прислуги буржуазных квартир, так называемые Chambres de bonnes. Туда после хлопотного рабочего дня прислуга подымалась спать. Впоследствии все чаще и чаще эти комнаты сдавали в наем иногородним студентам. При вертикальной классической модели французского социума, повторявшейся в десятках тысяч домов, представители различных социальных классов терлись друг о друга ежедневно, а что еще более важно — общались и росли вместе их дети, игравшие в одном дворе. Перегородки между классами существовали, но сохранялось свободное интерклассовое общение. Это была довольно здоровая модель общества, так как она уберегала общество от разделения на гетто (от геттоизации). И все общество жило в одном времени.

В последние десятилетия двадцатого века классическая вертикальная модель французского города была сломана. Геттоизация совершилась в европейских городах только в 20-веке несколько раз еще в 1960-е годы у обеспеченных семей среднего класса (то что феодалы жили в замках, а миллионеры в виллах и до этого, доказывать не приходится: ясно) появилась мода удаляться на жительство в богатые предместья городов, курсируя со службы на службу ежедневно в автомобиле. Богачи и средний класс выселились на время из городов. Однако неудобства подобной жизни на колесах были очевидны и где-то через десятилетие обеспеченные господа вернулись в города (В многонациональной Америке национальные меньшинство всегда проявляли тенденцию селиться, каждое, в своем национальном гетто. И там обычно перерабатывало и стояло, как тина на болоте, национальное время: китайское или итальянское, но эмигрантское, потому всегда отстающее от страны исторической Родины и от страны проживания. Наконец, центр города всегда был дороже, престижнее и в нем все-таки закреплялись богатые, в своем гетто. Над центром сияла современность).

Около 1980 года бурными темпами началась вдруг стремительная «джентрификация» (от слова gentry — того же корня что и джентльмен) больших городов мира. В частности, после периодов финансового упадка в 70-х годах, New York City и Paris стали в 80-е стремительно расти и богатеть, применив одну и ту же схему. Городская земля застраивалась дорогими престижными домами, квартиры в которых были доступны только богатым. Под безжалостным финансовым давлением «джентрификации» все островки бедности, все гетто ликвидировались и бедные вышвыривались туда, где они способны оплатить rent, все дальше и дальше от центра, а затем и за пределы города. В последнее десятилетие 20-го века Paris был окружен кольцом все более и более бедных по мере удаления от города поселений, лабиринтом жилых построек, городов-спутников, переходящих друг в друга. Там вынуждено живут белые бедняки, соседствуя с арабами, черными, другими нацменьшинствами и с социально не преуспевшими индивидуумами, жертвами болезней, бывшими преступниками и просто неудачниками. Сегодня Paris находится в кольце этих злых поселений. Разумеется в домах какого-нибудь Говна-Sur-Seine (Говна на Сене) царит действительность 1950-х годов, социальной неудовлетворенности, злобы, бедности, а главное чувства своей неполноценности, удаленности от цивилизации. Там бушует под пеплом будней пылающая магма страстей и по всем социальным законам она должна залить Париж. И ему подобные города. Banlieu называются эти места, т. е. место (lieu) куда добираются на ban(е) — на железной дороге. Ban привозит по субботам в Париж варваров. Подобная ситуация сложилась и в Манхеттене в центре Нью-Йорка, где нечего и думать поселиться бедняку (Начинающему писателю, предположим. Мой герой Эдичка жил в центре Нью-Йорк Сити но в 1976 году в период Депрессии города).