Контрольная молитва - [7]

– Я… ничего… Я домой пойду.

– Что, прямо в носках?! Точно говорят, что ты головкой ушибся! – покачал головой Костя. – Вперед, не возражать!

* * *

Костя сделал-таки ему больничный, хотя поначалу Михаил и возражал. Он чувствовал себя вполне работоспособным. А потом на все махнул рукой и два дня провалялся на диване с «Тремя мушкетерами» в руке. Но книга не шла. Он возвращался и возвращался мыслями в ту ночь и уже не мог делать вид, будто ничего не произошло. Теперь он уже не боялся признать, что это было. Не сам он остановил свою руку с занесенным ломом там, в зоне, не сам он выбрался из-подо льда, не сам он завел сердце Катьки Звонцовой. У него было такое чувство, что его долго и кропотливо вели к этому дню. Вели только для того, чтобы он понял – Бог есть!

* * *

По весне Михаил продал меховую куртку и почти новенькую камуфляжку и взял билет на Москву. Его ждала Загорская семинария.

– Ты понимаешь, на что идешь? – сурово спросил его дед Григорий.

– «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме», – серьезно ответил Михаил.

* * *

Как всегда, в 5.30 утра, приветственно кивнув милиционеру, отец Василий прошел мимо поста ГИБДД, а затем и мимо автостоянки. Несмотря на ранний час, дальнобойщики уже проснулись и громко перешучивались друг с другом. Вылезли из кабин и заспанные, помятые на своей нелегкой работе их «плечевые» подруги.

– Бог в помощь! – поприветствовал тружеников отец Василий.

– Иди-иди, батюшка! – весело отозвалась одна из плечевых. – А то твои старушки, поди, заждались…

– Объяснил бы ты этим оторвам, отец, что нельзя в таком режиме работать! – пошутил невесть откуда взявшийся капитан Белов – начальник поста. – Слышали, девочки? Бог запрещает!

– Господь наш работать не запрещает, – мягко пояснил отец Василий. – Господь нам свою любовь заповедовал.

– Так я у него тогда почти святая! – заржала плечевая и призвала в свидетели шофера. – Чего-чего, а любви во мне хоть отбавляй! Правда, Паша?

– Блуд не есть любовь, – серьезно возразил отец Василий. – Они по природе своей разнятся. Блуд от праха, а любовь от духа.

– Брось, отец, – махнула рукой плечевая. – Двадцать один год на свете живу, а разницы так и не уловила.

Отец Василий понимающе кивнул.

– Так бывает. Для одних эта дорога ведет в храм, – показал он на трассу. – А для других эта же самая дорога – путь прямо в ад.

– Ладно, поп, будет тебе пугать, – устало и зло посмотрела на него плечевая. – В церкви у себя агитировать будешь.

– Ей с таким задом, – ущипнул девушку за ягодицу капитан, – рано еще о душе думать.

Плечевая коротко взвизгнула.

– Что ты пищишь? – засмеялся капитан. – Я ж тебя по любви ущипнул, не по блуду. Скажи ей, батюшка…

– Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своем, – вздохнул отец Василий и пошел дальше вдоль бесконечного ряда пыльных кабин.

– Бабки гони, капитан! – услышал он за спиной женский смех. – Слышал, что поп сказал? Прелюбодействовал в сердце своем? Значит, плати!

«Прости их, Господи!» – мысленно попросил отец Василий. – Ибо не ведают, что творят…»

– Доброе утро, батюшка! – раздалось от шашлычной.

– Бог в помощь, Анзор! – улыбнулся шашлычнику отец Василий.

– Доброго утречка, отче! – крикнул с другой стороны главный конкурент Анзора – хозяин придорожной кафешки Иван Петрович.

– Храни тебя Господь!

Каждое утро он проходил мимо поста ГИБДД, проституток, водителей, работников нового, уже не советского общепита, терпеливо отмечая мельчайшие изменения в этих бесконечно уставших от нечеловеческих нагрузок и безверия людях.

Водители останавливались в Усть-Кудеяре ненадолго. Ночь – и они снова в пути, но проходила неделя, иногда две, а то и пара месяцев, и отец Василий снова встречал на стоянке знакомые лица и был счастлив, если они расцветали щедрыми, широкими улыбками.

Однажды разгорелся конфликт. На Анзора наехала местная братва – так, сопляки, Мишка Шатун мог их унять одним жестом и даже знал, кто чей брат и кто чей сын. Но для отца Василия этот язык давно стал чужим, и он просто встал в дверях и тихо молился за них, забывших все, во что вот уже тысячу лет веровали их предки. Эта пацанва даже не представляла, от какой мощи отвернулась, и наивно полагала, что сила человеческая в мышце да наглом окрике.

– Чего он здесь стоит? – спросили Анзора пацаны, но шашлычник только пожал плечами, и тогда отец Василий подошел ближе и внимательно, по очереди, заглянул каждому из них в глаза.

– Чего он? – дернулся было самый молодой, но остальные стихли и один за другим начали опускать глаза долу. Ни один не выдержал его взыскующего взгляда.

Отец Василий уже уходил, когда услышал сзади:

– Чего ты заладил: «Чего он да чего он»! Это же Мишка Шатун!

И тогда он вернулся и поправил парня:

– Отцом Василием меня зови. А тебе скажу вот что: вот уж четыре месяца, как матушка твоя преставилась, а ты даже в храм Божий не зашел, не помянул…

Парень дернул кадыком, но крыть было нечем. Все было чистой правдой.

Отец Василий не переставал восхищаться и удивляться силе Слова. Каждый раз он видел, как происходит это простое, но такое неоспоримое чудо. Обычное человеческое слово меняло все. И дело даже не в том, что в тот раз обошлось без мордобоя и ребята договорились с Анзором как-то иначе… Отец Василий чувствовал и другое – люди менялись внутренне. Он видел, как мигом прекращается стремительное падение человека вниз, стоит вовремя сказать ему то, что достигает сердца; иногда хватает буквально двух-трех слов. Лишь бы человек понимал, что его не пытаются ни унизить, ни использовать, лишь бы он осознавал, что отец Василий не пытается его ни завербовать в «стройные ряды праведников», ни занести в «статбланк покаявшихся грешников»… Лишь бы чувствовал, что все, что говорит священник, говорится Оттуда и только для него. Чаще всего именно так и было.