КонтрЭволюция - [5]

— Слушаю вас, — повторил он уже миролюбиво.

Но незнакомец молчал. Молчал как-то многозначительно и торжественно, что ли. «Что это он так сияет? Предполагается, что я его знаю, или что?»

— Мы что, с вами знакомы? — спросил Фофанов.

Человек в смокинге заулыбался еще радостнее и закивал головой.

— Извините, не припомню что-то. Ну, так слушаю вас.

— Григорий Ильич! — еще более проникновенно сказал гость и замолчал снова.

Фофанову вдруг показалось, что незнакомец выглядит несколько иначе, чем тот человек, которого он заметил несколько часов назад в коридоре. Усики какие-то не те, не того, не гитлеровского фасона. Волосы подлиннее. И тот, первый, вроде потучнее был, покорпулентнее. Этот какой-то совсем доходяга. Впрочем, ручаться за то, что перед ним другой человек, Фофанов все же не стал бы. «Не может же быть, чтобы их тут двое таких шастало, в смокингах!» — подумал Фофанов, а вслух сказал:

— Говорите же, пожалуйста, я вас слушаю, а то у меня сегодня напряженный день, приемная — сами видели — полна народу, весь график сбился…

Фофанов поймал себя на том, что будто извиняется перед неизвестным гражданином, хотя какого вообще-то дьявола…

А человек в смокинге улыбался — теперь уже участливо, — но молчал. Фофанов наконец рассердился.

— Нет, так не пойдет, ей-богу, — сказал он и решительно нажал на кнопку вызова помощника.

Посетитель побледнел, вскочил так резко, что опрокинул стул, залепетал жалобно, обиженно, с укоризной в голосе:

— Григорий Ильич, Григорий Ильич!

И бросился к окну.

«Сейчас выпрыгнет, разобьется!» — в ужасе подумал Фофанов. Помощник между тем почему-то все мешкал, не появлялся. Фофанов уже сердито жал и жал на кнопку вызова. У человека в смокинге было достаточно времени, чтобы сколько угодно раз выброситься из окна. Но он этого делать не стал, а взял и вскочил на подоконник. Повернувшись лицом к Фофанову и отчетливо выговаривая каждое слово, он прокричал: «Григорий Ильич! Буня! Буня! Буня!» Потом вдруг развернулся опять на 180 градусов и стал — некрасиво, коряво, неловко — карабкаться по пластинам мореного дуба, покрывавшим стену, куда-то наверх, под лепнину потолка.

— Что, что вы делаете! — вскричал Фофанов и даже вскочил на ноги от изумления, но в этот момент дверь распахнулась и в кабинет вбежал помощник.

— Извините, Григорий Ильич, — говорил он, приближаясь к столу, — этот поэт наш, товарищ Вережко, целый скандал устроил, хотел уйти, некогда ему, видите ли, требовал, чтобы я ему пропуск подписал, я его еле успокоил, а то…

Помощник остановился посреди фразы. Он теперь стоял в каких-нибудь полутора метрах от стола и с изумлением смотрел на опрокинутый стул.

— Григорий Ильич… вы… не… у вас… все нормально — вообще? — бормотал он довольно бессвязно.

— Все хорошо, не беспокойтесь, — отвечал Фофанов, а сам нервно обернулся на окно, на подоконнике которого только что стоял человек в смокинге. Но тот каким-то образом исчез! То есть совсем. Просто и след его простыл. Заготовленная фраза: «Пожалуйста, помогите товарищу, я не понимаю, что ему нужно» — в этой ситуации больше не имела смысла. Фофанов успел только произнести первые два слова — «пожалуйста, помогите», после чего, слава богу, успел остановиться.

— Пожалуйста, помогите, — повторил он, — помогите… стул поднять.

— Ну, конечно, Григорий Ильич! — Помощник бросился поднимать стул, а Фофанов тем временем осмотрелся вокруг как следует — странного посетителя нигде не было видно. «Вернуть Софрончука, попросить обыскать помещение? Нет, только не это!» — подумал Фофанов. Откуда-то к нему пришла иррациональная уверенность — человека в смокинге в кабинете нет.

— Садитесь, Николай Михалыч, — сказал он помощнику, игнорируя вопрос в его глазах. — Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, что такое Буня?

— Буня? — неуверенно переспросил помощник. — Что-то я… В энциклопедии если посмотреть…

— Ну, хорошо, забудьте об этом…

— Если только не…

— Что — если только не?

— Вообще-то фамилия такая есть — Буня.

— Фамилия? И вы знаете человека с такой фамилией?

— Ну да. Референт товарища Усманова — Буня. Зовут Петро. То есть Петр Иванович.

— Вы хотите сказать, что он у нас в подъезде работает?

— Конечно, Григорий Ильич! Да я его практически каждый день вижу — то в столовой, то в гардеробе, то еще где-нибудь. Отдыхал вот один раз с ним вместе, в пансионате на Клязьме. Жены у нас вроде почти подружились, вот.

Помощник терпеливо отвечал на вопросы, но по его лицу было видно, что он изумлен и не знает, что и думать о происходящем. Сначала опрокинутый стул, теперь непонятный интерес к Буне.

— А сегодня, сегодня товарищ Буня на работе, не знаете?

— Да, я его видел в коридоре. Может быть, попросить его зайти к вам?

«Провоцирует на откровенность. Узнать хочет, зачем мне Буня понадобился», — подумал Фофанов, а вслух сказал:

— Нет, благодарю вас, Николай Михалыч, это все, в общем-то, ерунда, просто я тут услышал это слово в странном контексте, решил полюбопытствовать. Нет, давайте продолжать прием. И еще — будьте любезны, позвоните на Грановского, я хотел бы показаться невропатологу — и чем скорее, тем лучше.

4

Поэт считался скандалистом, забиякой, жутким бабником. Но почему-то при личном общении навевал на Фофанова невероятную скуку. Голос его звучал глухо и монотонно, слова он говорил обычные, предсказуемые. Вот и сейчас ни остроумия особого, ни интеллектуальной дерзости не было заметно. Фофанов поглядывал на него украдкой, пытаясь понять, в чем тут закавыка.