Контрапункт - [25]
Мать берет сигарету. Она слушает.
— Через несколько дней состоялся выпускной вечер. Вообще-то, вся школьная жизнь была какой-то мыльной оперой, в которую все мы втянулись. Трудный период для нас всех. Ссоры с родителями, размытое будущее, разборки с мальчишками. Прыщи, разводы, расстройства пищеварения. У каждого свои проблемы. Но только не у нее. Это был ее мир, в котором она, совершенно довольная, чувствовала себя на своем месте. В тот вечер она с еще несколькими ребятами исполняла со сцены заключительную песню, соул. Очень раскованно, с большим чувством. Потом должны были начаться танцы.
Не помню точно, но, по-моему, никто из нас не осмеливался первым выйти на танцплощадку. Ансамбль уже начал играть, а мы все топтались в кругу. И вот она сделала шаг вперед. Посмотрела на своего избранника — и тот вышел из круга. Он не мог отвести от нее глаз. Они начали танцевать, все ближе и ближе друг к другу. Мы хлопали и свистели, музыка будоражила душу, казалось, перед нами хорошо срежиссированный номер, но все было по-настоящему. Они приблизились друг к другу и, коснувшись телами, слились в поцелуе. Мы, конечно, затопали и завизжали от восторга. В тот самый момент вспыхнул их роман.
Мать помешивает остывший кофе.
— Он был симпатягой, — говорит она. — Во что мы только вместе не играли — и ему нравилось. Они были хорошей парой. Поначалу, во всяком случае.
— Да, но потом все покатилось под откос. Он стал ее учить, как собирать чемодан. Педант. Внушил ей чувство неуверенности в себе, как будто она была неучем и неумехой. Хотя сперва все было как в кино, как в сказке. Идеальная любовь, которой мы все так ждем. Танцуя в том большом кругу, она заставила нас поверить в эту сказку.
Мать и подруга дочери закуривают. Они тихо сидят, наблюдая за тем, как дым вьется над столиком.
Такая жизнелюбивая вещь между двумя глубоко печальными вариациями. Что мне с ней делать? — подумала женщина, со вздохом опускаясь на стул. Пропустить. Нет, невозможно. Хватит с нее вздохов и стонов, всего этого жеманства. Тридцать два такта в соль мажоре. Просто играй и ни о чем не думай.
Через каждые четыре такта начиналось что-то новое, и следовало каким-то образом соединить эти разнородные элементы. Не получалось подобрать темп, в котором бы все фрагменты звучали полновесно. Я занимаюсь тем, что больше не могу прочувствовать нутром, думала женщина. Эта неугомонность, присущая молодости, резкий переход в другую идиому, бездумное продвижение вперед и восхищение всем подряд — я так не могу. Она достала из шкафа метроном. Если сама не в состоянии до чего-то дойти, воспользуйся вспомогательными средствами. Пассажи, которые, по ее мнению, она играла чересчур медленно, оказались слишком быстрыми, и наоборот. Ладно. Теперь понятно. Надо исправить. Сначала. На фоне ударов механического метронома пьеса получилась головокружительной. Она вызубрила аккорды в тех местах, где руки спотыкались друг о друга; диминуэндо в каждом такте, но на отрезке из четырех тактов медленное крещендо, и еще большее усиление звука в последующих. Или лучше наоборот, играть все тише и закончить шепотом?
Не стоило раздражаться по поводу собственной нерешительности. Хорошо, что Бах не расставлял в партитурах динамических оттенков; можно было все придумывать самой и, при желании, каждый раз играть по-новому. Вопреки сомнениям она проникла в эту маленькую вселенную, чтобы там осмотреться, подивиться тамошней жизнерадостности и спонтанности и приготовиться к любым сюрпризам.
Был ли за окном дождь или ветер? Она не знала. Трагизм предыдущей вариации и безутешность следующей выпали из ее сознания. Больше часа она поддавалась зажигательным чарам двух страниц партитуры, стоящей перед ней на пюпитре.
ВАРИАЦИЯ 15, КАНОН В КВИНТУ
Первая минорная вариация — только сейчас, на половине всего произведения. Женщина смотрела на ноты и думала о композиторе. Даже прочитав о нем несколько толстых книг, она по-прежнему знала о нем мало. Какие-то вырванные из контекста факты: когда он осматривал орган, в какой период написал партиты, почему переехал из Кётена в Лейпциг. Был глубоко верующим человеком. Жаль, что она не знала, как звучали в то время его произведения и кто их играл. Кантаты и пассионы предназначались Церкви — это очевидно. Но инструментальная музыка, которой он вроде бы так гордился?
Кто знает, быть может, первый виолончелист придворного оркестра заходил после ужина к Баху в гости, запыхавшись под тяжестью своего инструмента. Они уединялись в рабочем кабинете, но дверь не закрывали. Музыкант ставил виолончель между коленями, удерживая ее своими сильными икрами, ибо шпиль для закрепления ножных инструментов на полу тогда еще не придумали. Изогнутым смычком он спокойно водил по струнам, настраивая их на нужный лад. Он носил парик. На пюпитре посередине комнаты лежали разрозненные страницы с музыкой. Сам Бах сидел за столом, подперев рукой подбородок, и ждал.
— Эти ноты хранились у тебя целую неделю, — говорил он. — Давай. Я хочу услышать фейерверк.
Но фейерверка не было. Музыкант играл сарабанду из Пятой виолончельной сюиты, простую пьесу в до миноре, без противосложения, двойных нот и украшений. Когда раздались первые звуки, Бах удивленно поднял голову и махнул свободной рукой в сторону музыканта:
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
В романе знаменитого французского писателя Жана-Мари Гюстава Леклезио, нобелевского лауреата, переплетаются судьбы двух девочек — еврейки Эстер и арабки Неджмы (оба имени означают «звезда»). Пережив ужасы Второй мировой войны во Франции, Эстер вместе с матерью уезжает в только что созданное Государство Израиль. Там, на дороге в лагерь палестинских беженцев, Эстер и Неджма успевают только обменяться именами. Девочки больше не встретятся, но будут помнить друг о друге, обе они — заложницы войны. И пока люди на земле будут воевать, говорит автор, Эстер и Неджма останутся блуждающими звездами.«Я думаю теперь о ней, о Неджме, моей светлоглазой сестре с профилем индианки, о той, с кем я встретилась лишь один раз, случайно, недалеко от Иерусалима, рожденной из облака пыли и сгинувшей в другом облаке пыли, когда грузовик вез нас к святому городу.
Каждая новая книга Патрика Модиано становится событием в литературе. Модиано остается одним из лучших прозаиков Франции. Его романы, обманчиво похожие, — это целый мир. В небольших объемах, акварельными выразительными средствами, автору удается погрузить читателя в непростую историю XX века. Память — путеводная нить всех книг Модиано. «Воспоминания, подобные плывущим облакам» то и дело переносят героя «Горизонта» из сегодняшнего Парижа в Париж 60-х, где встретились двое молодых людей, неприкаянные дети войны, начинающий писатель Жан и загадочная девушка Маргарет, которая внезапно исчезнет из жизни героя, так и не открыв своей тайны.«Он рассматривал миниатюрный план Парижа на последних страницах своего черного блокнота.
Роман «Пора уводить коней» норвежца Пера Петтерсона (р. 1952) стал литературной сенсацией. Автор был удостоен в 2007 г. самой престижной в мире награды для прозаиков — Международной премии IMРАС — и обошел таких именитых соперников, как Салман Рушди и лауреат Нобелевской премии 2003 г. Джон Кутзее. Особенно критики отмечают язык романа — П. Петтерсон считается одним из лучших норвежских стилистов.Военное время, движение Сопротивления, любовная драма — одна женщина и двое мужчин. История рассказана от лица современного человека, вспоминающего детство и своего отца — одного из этих двух мужчин.
Йозеф Цодерер — итальянский писатель, пишущий на немецком языке. Такое сочетание не вызывает удивления на его родине, в итальянской области Южный Тироль. Роман «Итальяшка» — самое известное произведение автора. Героиня романа Ольга, выросшая в тирольской немецкоязычной деревушке, в юности уехала в город и связала свою жизнь с итальянцем. Внезапная смерть отца возвращает ее в родные места. Три похоронных дня, проведенных в горной деревне, дают ей остро почувствовать, что в глазах бывших односельчан она — «итальяшка», пария, вечный изгой…