Контрапункт - [16]

Оба ребенка любят примерять мамину одежду. Мальчик, однако, занимается этим исключительно из любви к сестре и быстро остывает к шарфикам и лифчикам, предпочитая подъемные краны и оружие. Другое дело девочка. Ее интерес к маминым вещам не иссякает. Не без критических оговорок, конечно, тем более что во втором классе у нее молодая красавица учительница с идеальной прической; однако содержимое сундука со старомодной одеждой перебирается регулярно. Когда ей исполняется лет пятнадцать, она потихоньку перетаскивает эту одежду в собственный шкаф. Мать умиляется, видя дочь в своей поношенной джинсовой куртке или в некогда любимом платье, надетом в честь школьного праздника.

Покидая родительский дом, дочь заберет с собой материнские вещи. Она будет носить их, вызывая восхищение у подруг.

Позже, гораздо позже мать, в свою очередь, будет хранить у себя в шкафу аккуратно сложенные майки и свитера дочери. Настанет время, когда мать выйдет из дома в кожаной куртке, думая о худеньких руках своей дочери, свернувшихся в карманах подобно крошечным зверькам.

* * *

Канон в секунду представлял собой непритязательную мелодию, мирно журчащую в трехдольном размере. Уже во втором такте к первому голосу присоединялся тождественный второй, но звучал иначе — моложе, звонче? — ибо начинал свою партию на следующей ступеньке гаммы. Голоса были неразлучны, переплетались и весело подражали друг другу.

Вступивший позже голос женщина пыталась играть тише первого, чтобы можно было расслышать, кто подает пример, а кто ему следует. Но неясным образом ей не удавалось реализовать свое намерение, и мало-помалу последователь начинал перехватывать пальму первенства. Как бы она ни меняла динамику, неудержимое переплетение двух почти идентичных голосов оставалось неизменным.

Не важно, кто ведет — она или я, думала женщина. По очереди. Важно то, что мы двигаемся в такт друг другу, что мелодия одного приобретает глубокий смысл в мелодии другого. Спустя какое-то время она больше не старалась отчетливо выделить основной голос, она намеренно перемешивала голоса в беспрестанно кружащееся звуковое облако, в котором разные звуки всецело сливались друг с другом.

ВАРИАЦИЯ 7, AL TEMPO DI GIGA

Седьмая вариация по своей простоте всегда казалась женщине островком ясности в море сложных конструкций. Она часто играла детям эту благозвучную песню для двух голосов размером в шесть восьмых. Бас был не совсем басом, а полноценным голосом, поющим тему наравне с дискантом. Сицилиана, не слишком быстрая, мелодичная, позволяющая ушам и мозгам немного прийти в себя. Вариация напомнила ей сицилиану из изумительных брамсовских вариаций на тему Гайдна, которые она когда-то играла с подругой на двух роялях. Она подумала о бесчисленных сицилианах в баховских сюитах и самоучителях игры на блок-флейте.

Ее ассоциации никогда не подтверждались. Всегда находился знаток, который вставлял палки в колеса, сварливый Киркпатрик или какой-нибудь лицемерный профессор. Темп «al tempo di giga» был обозначен в оригинальной рукописи, но никто не брался утверждать, почерк ли это Баха, его жены, сына или ученика. К тому же в одной рукописи темп указывался, а в другой нет. Как бы то ни было, поселившийся в ней червь сомнения заставлял делать выбор между пасторальным и пылким исполнением. Если она выбирала темп жиги, то вещь теряла свою умиротворенность, ведь жига звучала быстрее, резче и целеустремленнее, чем сицилиана. Украшения мгновенно приобретали виртуозный характер, утрачивая свою томную мечтательность. Великолепные, восходящие к высоким нотам, рулады звучали скорее зажигательно, нежели задумчиво.

Женщина знала, что нужно полагаться на собственную интерпретацию, иначе ничего не получится. Можно ли доверять инструкциям неизвестного профессора? Если сомневаешься, остановись. И закрой эту книгу!

* * *

Люстры в большом зале Консертгебау сделаны из тысяч фрагментов ограненного стекла и похожи на свисающие груди. Они рассеивают свет, создавая приятную, теплую атмосферу. Мать показывает детям гигантские арматуры. Втроем они сидят на сцене и наблюдают, как элегантно одетые зрители с вечерними прическами ищут в зале свои места и беседуют друг с другом в волнительном ожидании.

— Настоящий праздник, правда! — говорит дочка, прижимаясь к матери. На ней летнее платье в цветочек, колготки и зимние сапоги. Мальчик надел тренировочный костюм и сейчас сосредоточенно изучает сцену, где библиотекарь оркестра расставляет по пюпитрам ноты. Один за другим на сцену поднимаются музыканты с инструментами в руках. Концертмейстер склоняется над клавесином, расположенным в центре, и берет ля. Какое-то время в пространстве зависает одна-единственная нота, но тут же утопает в гудящем рое звуков. Видно, как скрипачи водят по струнам смычками, но расслышать то, что они играют, невозможно. В этом исполинском гудении иногда различимо ля духовых. Когда все инструменты настроены, воцаряется тишина.

— Вон там! — восклицает мальчик низким голосом.

— Он не смотрит, — отвечает девочка. — Он еще разговаривает.

Отец сидит за первым пультом и болтает с коллегой. Мать и дети, сидящие позади оркестра, видят, как склоняются над виолончелями спины в черных фраках, как двое мужчин настраивают самые низкие струны и одобрительно улыбаются друг другу.