Конторские будни - [38]

Или, пожалуй, правела.

— Господа налогоплательщики, кто же еще, — пожав плечами, сказал Грайс. Кое-какие странности «Альбиона» его немного заинтересовали, но разговоры о высоких материях, вроде затеянного сейчас Пам, ему всегда казались пустыми. Он попытался придумать тему, лучше подходящую к третьему бокалу соавэ в уютном винном баре.

Но зря он ломал себе голову, потому что Пам неожиданно сама сменила тему:

— Скажите, Клемент, у вас есть какие-нибудь политические убеждения?

Странный вопрос… Впрочем, вовсе не странный, если она сама занималась политикой или, к примеру, помогала Сидзу, который в свою очередь помогал Лукасу выяснять политическую ориентацию служащих. Докопался же Лукас, причем неизвестно каким образом, до его Либерального клуба. Но если она была звеном в этой цепочке, то должна была знать и ответ на свой вопрос.

— Я ровно год состоял членом форестхиллского Либерального клуба, — осмотрительно сказал он, припомнив эпизод из одного старого фильма, где герой отвечает на вопросы Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. — И вступил в него, чтобы общаться с людьми. А политических убеждений у меня просто нет.

Какой бы ни была причина ее дознания, он ответил ей чистосердечно. Грайс издавна поддерживал на выборах ту политическую партию, которая снизила его подоходный налог или обещала сделать это, когда придет к власти. Закончив свой краткий отчет, он спросил Пам:

— А у вас?

— Да тоже фактически нет, — ответила она. — Я из тех, кто голосует по случайному капризу. — Ну, в этом-то разрешите вам не поверить, подумал Грайс. — Однако последнее время мне стало казаться, что политические взгляды — основа всех основ.

— Каких таких основ? — туповато спросил Грайс. Он вдруг совсем перестал ее понимать. Выпив три больших бокала — то есть практически полбутылки — соавэ, он чувствовал себя не то чтобы пьяным, но все-таки немного «подшофе». Да и на нее вино должно было, разумеется, подействовать.

— Ну, возьмем, к примеру, проблему занятости. Можно, по-вашему… как бы это получше сказать? Ага, вот — можно, по-вашему, полную занятость назвать главной целью общества? Или нужно считать — в идеальном, конечно, мире, — что если такую-то, к примеру, работу люди делают втроем, а с ней вполне справятся двое, то одного, стало быть, можно вышвырнуть на улицу?

— Что-то я вас не понимаю, — пробормотал Грайс, на которого слова «в идеальном мире» произвели устрашающее впечатление. Метафизики он боялся пуще безработицы.

— Нет уж, подождите, не перебивайте, дайте мне сказать, — многословно потребовала Пам. Она уже допила свой бокал, и он подумал, что, если они выпьют еще, ему придется выносить ее из «Рюмочной». — Допустим, вы директор и распорядитор нашего «Альбиона»…

Она хотела сказать «директор-распорядитель». Здорово же ее развезло.

— …которым я, слава богу, никогда не буду, — вставил он.

— Слава или не слава, а смеяться надо мной по… по-ревнимите. Я, конечно, выпила три бокала соавэ, но это очень важный вопрос. Вот, значит, вы главный босс «Британского Альбиона», и вот вы решили нагрянуть в Отдел канцпринадлежностей, а там, значит, некая миссис Фос решает кроссворд из «Ивнинг стандард», миссис Рашман вяжет жениху свитер, Ранджаб Хаким торгует конфетами, Клемент Грайс, взгромоздив ноги на стол…

— Вряд ли мне удалось бы увидеть самого себя!..

— Вы прекрасно знаете, про что я толкую, не перебивайте, пожалуйста. Вы, значит, сразу видите — в отделе слишком много служащих, и вам ясно: этого, этого, этого и этого надо уволить… Или, по-вашему, нужно сказать — ладно, много места они не занимают, жалованье получают небольшое, а если их и отсюда выгонят, то где они, спрашивается, найдут работу?..

Ее вопрос неприятно задел его. Ведь совсем недавно он сам был вышвырнут на улицу, когда служащих оказалось «слишком много». Нет, за бокалом вина ему такие разговоры вести явно не хотелось.

Он вдруг заметил, что она выглядит не очень-то привлекательно. Кожа у нее на лице была чересчур смуглая — или, пожалуй, желтоватая, — ив свете неярких электрических ламп на фоне беленых стен подвальчика она казалась какой-то неумытой. Под носом у нее темнели чуть пробивающиеся усики, и они были не единственной мужской чертой: спорила она, да и просто говорила тоже по-мужски — самоуверенно и свысока.

— Я, Пам, не способен вышвыривать людей на улицу, — сказал, он, — можете считать это ответом. Меня ведь самого совсем недавно вышвырнули. И мне, знаете ли, было не до шуток.

— Так вы, значит, оставили бы нас всех на работе, хотя делать нам здесь решительно нечего?

— Да. Оставил бы. При прочих равных условиях. — Грайс не смог бы объяснить, что означает его последняя фраза, но Пам не спросила. Она, слава богу, отрезвела — может быть, от чрезмерного возбуждения. Но при этом, как с огорчением заметил Грайс, потеряла к нему всякий интерес. Отставив бокал и взяв сумочку и перчатки, она равнодушно сказала:

— Ну вот и хорошо.

Их первая — а похоже, что и последняя — встреча подошла к концу. И Грайс подумал, что зря назвал ее тайным свиданием. Видимо, его просто экзаменовали. И он вовсе не был уверен, что успешно выдержал экзамен.