Контора Кука - [6]
— На троих придумано недаром, — пропел второй, потирая ручки, — на-троих-при-ду-ма-но-не-зря…
— А вы хотите есть, — спросил Паша, отворачиваясь от зеркала, — или только пить?
— Чего мы хотим, Глебушка? — спросил Пётр и сам ответил: — Сначала пить! А потом уже есть!
— Точно, — сказал Глеб, — можно зайти выпить для начала. Ты случайно не знаешь тут поблизости что-нибудь поприличнее?
— Случайно знаю, — сказал Паша, — и мы уже почти пришли.
— Ну вот и ладушки, прекрасно. Щас накатим! — оживился Пётр, ускоряя шаг, так что Павел и Глеб шли теперь за ним следом, едва поспевая.
— Не сюда! — крикнул Паша, когда Пётр начал было заходить в бар. — Немного дальше.
— О’кей, — сказал Пётр, неохотно возвращаясь на улицу, — а что там такого особенного будет, а?
— Пиво не разбавляют, — ухмыльнулся Глеб.
— Ну, что-то типа того, — сказал Паша, — по крайней мере, я бывал там не раз, можно сказать, завсегдатай…
— Девчонки, наверно, там, — предположил Глеб.
— Это тоже, — кивнул Паша.
— Да вроде и там были ничё, — задумчиво сказал Пётр, оглядываясь, — я там сразу несколько мочалок засёк.
— Просто хорошо там, где нас нет, — вздохнул Глеб, — но было. Правда?
— Правда, — кивнул Паша, — вот мы и пришли.
— А вывеска где? — удивился Пётр.
— На самых тёплых местах нет вывесок, — сказал Глеб, — нам, Пётр, просто повезло, что мы его встретили.
— Ага, — ответил Пётр, и они, по очереди раздвигая чёрный парчовый занавес, ступили в заведение.
Паша следил за их лицами, ожидая увидеть разочарование или возмущение: облупленные стены, покрытые разводами, похожими на чёрную плесень…
Деревянные столы были неотёсанными, стулья — с исцарапанными железными спинками — как будто снятые с проржавевшего насквозь древнего трамвая…
Но двое не удивились, а уважительно покивали головами, сели за столик и стали спорить, с чего начать.
— Да ну, какие коктейли, нах, — сказал Пётр, — коктейли для тёлок, давайте пивка, пацаны, потом водочки… Не, ну в Мюнхене надо пиво пить, я не прав? Вот, товарищ не даст соврать…
Кроме них, в баре вообще никого не было. Официантка, дождавшись конца их короткого диспута, вышла из-за стойки и подошла к их столику. Паша показал ей три пальца и сказал:
— Драй хелле, битте.
— Чё-то пусто как-то, — сказал Пётр.
— Просто ещё рано, — объяснил Паша, — «движение» здесь начинается гораздо позже, ближе к полуночи.
— А говорил, немецкий не знаешь, — улыбнулся Глеб.
— Это всё, что я знаю, — пожал плечами Паша, — светлое пиво, числительные и хэнде хох.
— А как же тут живёшь?
— Да я пока что здесь не так чтоб и живу… И кстати, довольно неплохо знаю английский.
— Да, это кстати… Мы вот с Глебом мычим-мычим… А нас мало кто понимает — только избранные, хе-хе…
— Пока мне английского хватает, а если я останусь, выучу немецкий.
— Останешься, останешься, — сказал Глеб. — Мы поможем.
— Это было бы неплохо. А кто вы, если не секрет?
— Ну, это потом, потом, кто мы, кто вы… Мы же тоже не знаем, кто ты… Ты хороший парень, это сразу видно, но так уж получилось…
— Это не твоя вина, — погрустнев, сказал Пётр, — а твоя беда… Да, но мы никуда не спешим. Можешь ещё пивка заказать. И водочки заодно.
Паша встал и подошёл к стойке.
Вернулся с тремя стопками, девушка сразу вслед за ним принесла три кружки «Августинера».
— Мы, конечно, сами виноваты. Ну, расслабились немного, думали, немцы в городе, кто ж знал, что ты русский… Мы тебя не вычислили, хе-хех…
— Вы тоже были не в косоворотках, — сказал Паша.
— Ну да, — криво улыбнулся Глеб, — но ты же слышал всё.
— Ну и что?
— А то, что… Мы для тебя раньше стали русскими, чем ты для нас.
— Это имеет значение?
— Ещё какое… Ты всё слышал, понимаешь. Всю новую схему потоков мы с Петром при тебе озвучили — так уж получилось, брат. Мы не часто по заграницам шляемся, вот и зарапортовались, ты уж прости нас, — совсем грустно закончил он и допил пиво, — это наш прокол, фак… Но нам больше ничего теперь не остаётся…
— Как что? И я чёт не понял — за что это я вас должен простить?
— Да так…
— Видишь ли, Паша, — сказал Глеб, — то знание, которое ты случайно получил в метро… как бы это поточнее выразиться…
— Несовместимо с жизнью, — подсказал Пётр. — Метро — это вообще такое место… Вот грипп там можно подхватить, птичий или даже свиной…
— Вы сами-то понимаете, что несёте? — спросил Павел и, сам себе удивляясь, стал оправдываться: — Да не видел я никакой схемы! И не слышал! Я же сто раз вам уже сказал, что я был в тот момент очень далеко, сон мне снился про Толстого…
— Про Толстого? Слышь, вообще-то он и правда с закрытыми глазами сидел, — сказал Глеб, резко повернув голову к товарищу.
— Но не с ушами же, — апатично заметил тот и сделал глоток. — Что, совсем ничего про Гибралтар не слышал?
— Даже про Гольфстрим! Ну что вы, с ума сошли, какие потоки!
— Ну и ладно. Но ты знаешь вообще, где это, Гибралтар, Гольфстрим, а?
— А вы… знаете что, — сказал Паша, — мне это надоело. Я не собираюсь больше перед вами оправдываться. Всё, всё, хватит абсурда. И платить за меня не надо, себя только не забудьте… — С этими словами Паша встал, чтобы пройти к стойке, но Пётр тоже встал и нагловато приобнял его за плечи.
«Серпантин» — экзистенциальный роман-притча о любви, встроенная в летний крымский пейзаж, читается на одном дыхании и «оставляет на языке долгий, нежный привкус экзотического плода, который вы попробовали во сне, а пробудившись, пытаетесь и не можете вспомнить его название».
Основной интригой романа является предсмертный рассказ отца, который кажется Йенсу как-то связанным с испытываемым им синдромом дематериализации. Как будто, чтобы избежать логического конца этого процесса, мир Йенса распадается на два слоя: в одном живут так называемы «дужи» — «дети умных женщин», в другом — «уртюпы», т. е. некие регрессирующие в первобытное состояние сущности; невидимая постороннему глазу ломаная граница между этими мирами бежит по городу… Роман можно рассматривать в том числе и как постиндустриальный парафраз сказки Коллоди, а один из главных его планов повествования — описание современной мюнхенской арт-сцены.
Девять историй, девять жизней, девять кругов ада. Адам Хэзлетт написал книгу о безумии, и в США она мгновенно стала сенсацией: 23 % взрослых страдают от психических расстройств. Герои Хэзлетта — обычные люди, и каждый болен по-своему. Депрессия, мания, паранойя — суровый и мрачный пейзаж. Постарайтесь не заблудиться и почувствовать эту боль. Добро пожаловать на изнанку человеческой души. Вы здесь не чужие. Проза Адама Хэзлетта — впервые на русском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!