Континент Евразия - [56]
Нет ничего невероятного в том, что противоположение "Европы и Евразии" вовлечет в свое лоно также и некоторые народы "Азии". Но, допуская возможность подобного расширения рамок мирового протеста против романо-германской агрессии, следует оговориться, что расширение этих рамок на такие народы, как индусы или китайцы, отнюдь не означает расширения их до пределов всего "Человечества". Ибо индусы или китайцы в смысле потенций культурно-исторического противопоставления отнюдь не однохарактерны, например, неграм, австралийцам или папуасам… Но и того расширения рамок, возможность которого допускаем мы, совершенно достаточно, чтобы обосновать вопрос: поскольку Россия в своем противопоставлении "Европе" вовлекает в свой лагерь целый ряд иных нсроссийских народов, не означает ли для этих народов такое вовлечение простую смену ига "романо-германской" культуры игом культуры российской? Отвечая на такой вопрос, следует прежде всего отметить, что и народы Евразии не однохарактерны друг другу; их культурные потенции различны, и, например, то, что может относиться к тунгусам, не относится к башкирам и киргизам, а тем более к туркам и персам. Жизнь жестока; и на слабейших народах Евразии может тяготеть российское иго, однохарактерное игу романо-германскому… Но в отношении народов, не лишенных культурных потенций, важнейшим фактом, характеризующим национальные условия Евразии, является факт иного конструирования отношений между российской нацией и другими нациями Евразии, чем то, которое имеет место в областях, вовлеченных в сферу европейской колониальной политики, — в отношениях романо-германцев и туземных народов. Евразия есть область некоторой равноправности и некоторого "братания" наций, не имеющего никаких аналогий в междунациональных соотношениях колониальных империй. И "евразийскую" культуру можно представить себе в виде культуры, являющейся в той или иной степени общим созданием и общим достоянием народов Евразии. Но мыслима ли подобная общность культурного созидания и достояния в отношении романо-германцев и, например, негров банту или хотя бы малайцев?..
В каких же реальных формах может произойти тот "переворот… в психологии" и будет протекать та "борьба… без каких бы то ни было компромиссов", которая должна освободить неромано-германские народы "от наваждения романо-германской идеологии"? Чтобы такая борьба могла осуществиться, из-под действия "переворота… в психологии" должны быть обязательно изъяты, как мы стремились показать в предыдущем, романо-германские техника и наука. В противном случае романо-германские пушки весьма скоро и радикально возвратят самоутвердившийся народ под "ненавистное иго". Иными словами, "переворот… в психологии" может касаться именно и только "идеологии"… Кн. Трубецкой говорит об "эгоцентризме, проникающем собою всю культуру романо-германцев" и "заставляющем видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное". В эгоцентризме кн. Трубецкой усматривает "роковой недостаток" романо-германской культуры. Его программа "борьбы… без каких бы то ни было компромиссов" сводится именно к тому, что "европеизированные неромано-германские народы при воспринимании европейской культуры вполне могут очищать ее от эгоцентризма". Согласно сказанному выше, такая "чистка" может относиться только к идеологии. И поэтому, если ставить вопрос о реальном осуществлении "программы" кн. Н. С. Трубецкого, то следует задаться вопросом: возможно ли освободить от эгоцентризма национальную идеологию того или иного народа? Вспомним, что идеология, так же как и всякая иная "культурная ценность", существует, поскольку она принята для удовлетворения определенного рода потребностей "всеми или частью представителей данного народа". Мыслимо ли, чтобы тот народ или та часть его, которая утверждает своим признанием самое бытие данной идеологии, отказалась бы от "эгоцентризма" в оценке последней? Не представляется ли совершенно очевидным, что люди именно потому и приемлют ту или иную идеологию для удовлетворения своих духовных потребностей, что видят в ней "нечто… высшее и совершенное"? И признать чужую идеологию более высокой и совершенной, чем своя собственная, или хотя бы столь же высокой и совершенной, как последняя, — не значит ли это отказаться от своей идеологии и тем самым устранить ее существование?.. Нам кажется, что в самом понятии "идеология" заложен признак "эгоцентризма". И поскольку кн. Трубецкой чаемое им свержение "тяжелого гнета" романо-германской культуры желает произвести путем очищения культур от "эгоцентризма", идеи его являются столь же нереальными и отчужденными от эмпирической действительности, как и его мысль о возможности культурной эмансипации всего "человечества". Не служит ли лучшим доказательством правильности такого признания отношение самого кн. Трубецкого к проповедуемой им идеологии борьбы "с кошмаром… всеобщей европеизации"? В той области, которой касаются его построения, он считает, что все "противопоставления", вскрытые до него, "не дают истинного решения проблемы и что истинное противопоставление есть только одно" — конечно, то, которое усматривает кн. Н. С. Трубецкой: "романо-германцы и все другие народы мира, Европа и Человечество". Не показывает ли это, что и сам автор разбираемой брошюры признает созданную им идеологию "выше и совершеннее" всякой иной, касающейся тех же вопросов? Интересно, как докажет он возможность, чтобы не только отдельные индивиды, но и целые народы отказались от "эгоцентризма", когда он сам в своей идеологии находится всецело во власти этого "рокового недостатка"?.. Нужно признать категорически, что реалистическая и эмпирическая постановка проблемы эмансипации от "неизбежности всеобщей европеизации" отнюдь не связана с отказом от "эгоцентризма" со стороны тех народов, которые идут к подобной эмансипации. Не конец, но начало "европеизации" связано с таким отказом. Именно тогда, когда народ начинает "стремиться искоренить свою туземную культуру в угоду европейской", когда его интеллигенция начинает "смотреть на самих себя, как на отсталых, остановившихся в своем развитии представителей человеческого рода" и оценивать "свой народ и культуру… с точки зрения романо-германца", — именно тогда народ всецело отрекается от эгоцентризма и поистине перестает думать, что его собственная, "туземная" культура есть нечто "абсолютно высшее и совершенное". В такой момент число самоутвержденных национальных идеологий миpa уменьшается на одну. Романо-германская идеология устраняет самобытную идеологию данного народа и заменяет ее собой. Такое явление произошло в отношении России при Петре Великом и позднее, когда в идеологическом смысле Россия распласталась на брюхе перед "Европой"… При культурной "эмансипации" народа должно происходить обратное. Народ возвращается к сознанию, что не какая-либо чужая, привнесенная со стороны идеология, но его собственная является "высшей и совершенной". Он проникается "эгоцентризмом" он превозносит свою идеологию и ее превосходство готов действенно отстаивать перед лицом чужестранцев. Число самоутвержденных национальных идеологий мира увеличивается на одну…
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
Яков Бромберг (1898–1948) — один из ярких представителей движения евразийцев. Подход, примененный им к исследованию традиционно болезненного «еврейского вопроса», для многих окажется неожиданным. Его главный труд, аргументировано опровергающий тезисы как антисемитов, так и некритических юдофилов, в России публикуется впервые. Бромбергу удалось найти ключ для дешифровки скрытого смысла исторической судьбы еврейского народа.
Книга известного специалиста по проблемам городской среды В. Глазычева раскрывает перед заинтересованным читателем образ малого города в России новейшего времени. Материалом для книги послужили результаты экспедиций и проблемных семинаров, которые были проведены Центром стратегических исследований Приволжского федерального округа под научным руководством автора и охватили почти 100 населенных мест в 15 регионах России. Демонстрируя становление нового стиля жизни, нового типа руководства во всем многообразии и противоречивости опыта последнего десятилетия, книга знакомит с пестрой картиной действительности, почти неизвестной жителям крупнейших городов.
Война, плен, власовское движение, концлагерь, Холокост, послевоенная Бельгия, репатриация, ГУЛАГ, легендарное Норильское восстание — все это вместилось в жизнь одного конкретного человека, в которой общий опыт русской и европейской истории столкнулся с органической непереносимостью принуждения и несвободы. Документальный роман Николая В. Кононова «Восстание» выводит на сцену нового героя советской эпохи и исследует, как устроено само человеческое стремление к свободе — в подневольной стране, в XX веке.
Данное издание продолжает серию публикаций нашим издательством основополагающих текстов крупнейших евразийцев (Савицкий, Алексеев, Вернадский). Автор основатель евразийства как мировоззренческой, философской, культурологической и геополитической школы. Особое значение данная книга приобретает в связи с бурным и неуклонным ростом интереса в российском обществе к евразийской тематике, поскольку модернизированные версии этой теории всерьез претендуют на то, чтобы стать в ближайшем будущем основой общегосударственной идеологии России и стержнем национальной идеи на актуальном этапе развития российского общества.