Контакт первой степени тяжести - [25]

– Я объясню, – охотно улыбнулся следователь. – Мы – в прокуратуре. И наш отдел, учитывая важность и серьезность обстоятельств, может, конечно, привлекать другие ведомства. Допустим, контрразведку, уголовный розыск, запрашивать архивы. Но клуб туристов? Мы не папанинцы, у нас начальник не Руал Амундсен, не Дежнев с Крузенштерном, да вы и сами-то отнюдь, насколько я понимаю, не Хер Туйердал…

– Тур Хейердал, – поправил Белов.

– Извините. На языке крутилось.

– Да, витиевато очень, – кивнул Белов. – Вы попроще.

– Попроще. Есть! По делу об исчезновении художника Тренихина известны следующие факты. Он путешествовал в компании с вами по глухим районам европейского севера России, после чего, домой не возвращаясь, исчез бесследно. Несмотря на то что в Москве имел весьма серьезные обязательства. Несмотря на то что его ждала чрезвычайно крупная денежная сумма, о точной величине которой он не знал, но мог легко догадываться. Далее. Он исчез вместе со своими последними работами – с восемью картинами, ориентировочная стоимость которых не менее десятка тысяч долларов. И! – Власов поднял палец, подчеркивая важность момента. – И через четыре недели после его исчезновения на вашей выставке, Николай Сергеевич, появляется восемь акварелей, хоть и подписанных фамилией Белов, но по оценке экспертов – единодушной! – принадлежащих кисти Тренихина.

– Ну, ясно! – едва не рассмеялся Белов. – Я убил Борьку за восемь акварелей! За десять тонн баксов! И в землю закопал, и надпись надписал: «Белов»! Смешно, Владислав Львович, просто смешно! Типичнейшая подтасовка!

– Восемь пропали, и восемь же всплыли, не так ли?

– Ну конечно, число совпадает! Однако всего лишь число, то есть количество. Но качество – не-ет! То, что на выставке, и то, что с собой вез Борька, возвращаясь с севера, – это разные, совершенно различные работы!

– Может быть. Но как я сравнить-то могу? – развел руками Власов. – Ведь те пропали! Я их не видал. И никто не видел.

– Я их видел!

– Вот именно!

– Да бросьте! То, что он вез, были шедевры, скажу вам честно! А что на выставке – то просто так, отлично от хорошего. А что количество совпало – так вы же не ребенок, право же, ей-богу! Я больше вам скажу: я родился восьмого июня, у меня восемь окон в квартире, и в Союз я вступил восьмого. Восьмого февраля семьдесят восьмого года. Но это не имеет никакого отношения к тому, что в детстве я восемь лет болел бронхиальной астмой!

– Конечно, не имеет. Я согласен. К делу имеет отношение другое – то, что вы, узнав вчера, что дело крутится, возбуждено, вы сразу, уже сегодня утром, оказались здесь с этой историей о чудесах, о сцепщике, гостях из космоса, летающих тарелках. Вот это все имеет отношение.

– Конечно. Честно вам скажу, я ночь не спал.

– А я вам верю! Это безусловно! И я даже скажу вам, что именно вас так сильно взволновало. Хотите?

– Исчезновение Бориса.

– Нет! Вы сами ж мне вчера сказали: ерунда, объявится, подумаешь. Нет-нет, другое взволновало вас! Вчера вы от меня узнали, что дело свыше ин-спи-ри-ро-ва-но! Что дело на контроле. – Власов взглянул многозначительно в потолок. – Что сил и средств жалеть не будут. Что будут специалистов привлекать, что будут быстро рыть, копать и жать, жать, прессовать.

В кабинет заглянул кряжистый мужчина лет сорока с присвистом, проседью и умными усталыми глазами:

– Вы заняты? Ну, я попозже.

– Нет-нет, прошу вас! Заходите, – пригласил его Власов. – Вот, познакомьтесь, – это и есть Белов Николай Сергеевич, а это, – повернулся Власов к Белову, представляя вошедшего, – это Иван Петрович Калачев, старший инспектор уголовного розыска, приданный нам в нашу сводную группу как раз по этому самому делу. Иван Петрович – гений сыска – прошу любить и жаловать.

– Ну, ты уж расписал! – Калачев поклонился Белову, внимательно, оценивающим взглядом посмотрел ему прямо в глаза, но руки не подал.

– Есть что-то новенькое? – спросил Власов.

– Да. – Калачев присел на соседний стол, быстро черкнул пару слов в своей записной книжке, после чего показал запись Власову, держа записную книжку так, чтобы Белов не видел текста.

– Да. Интересно! – кивнул Власов, скользнув по записке взглядом. – Даже забавно. Не уходи. Поговорим сейчас об этом. Мы с Николай Сергеевичем уже заканчиваем, так?

– Как скажете. – Белов уже ощущал себя крепко засевшим в тяжелой, мутной ситуации.

– А если что забыли – так встретимся еще! Обязательно! – оптимистично изрек Власов. – Вы никуда не собираетесь ведь уезжать?

– Нет-нет! Ближайший месяц я в Москве, – кивнул Белов, вставая.

– Это очень кстати! Тогда подпишите мне одну бумажку вот, прошу! Подписку о невыезде. Вы не пугайтесь, не волнуйтесь: это все формальности. На нас ведь сверху давят. Давайте пропуск вам я подпишу. А то не выпустят.

Его лицо, все время искаженное иезуитской ухмылкой, заставило Белова внутренне похолодеть.

* * *

– Ну что? – Лена бросилась к Белову, как только он вышел из прокуратуры. – На тебе лица нет.

– Да видишь вот, один все к одному: как с утра машина поломалась, так все! Это у меня верная примета – пойдет, поедет, только успевай поворачивайся.

Они перешли дорогу и пошли вдоль сквера.