Консул - [44]
Площадь опустела.
Петраков потер ладонью лоб. Куда идти? Сжал кулак и представил на нем голубой чепчик с тесемками у запястья. Домой, к Марте? Нет, не может он туда… Но Марта ждет его с получкой. Петраков завернул с площади на боковую улицу, зашел на почту. В карманах у него два бумажника. В одном триста пятнадцать марок, заработанных на фирме честным трудом, в другом — две тысячи пятьсот. Петраков колебался. Послать Марте все деньги? Нет. Иудины деньги он должен вернуть обратно. Взял бланк почтового перевода, написал цифру "300". Пятнадцать марок оставил себе.
С почты побрел сам не зная куда. Очутился в парке. Сел на скамейку. На плечо ему прыгнула белка, быстро пробежала по рукаву и нырнула в карман в надежде найти там орехи. Петраков схватил ее за пушистый хвост и выбросил вон. Встал… Оглянулся… Вокруг дети… Играют в серсо, бегают по дорожкам, трясут пакетиками, в которых гремят орехи. Черноглазые белки доверчиво садятся им на руки, на плечи, хватают орехи; птицы с ладоней клюют семечки. Дети, кругом дети… Петраков побежал вон из парка. Зашел в пивную. Его мучила жажда. В пивной полно народу. Вышел оттуда, направился к трамвайной остановке. Сел в полупустой нагон. На следующей остановке у рынка вагон наполнился до отказа. Петраков, расталкивая людей, выбрался из трамвая. Пересел на другой. Неожиданно для себя очутился на конечной остановке, где вчера оставил свой велосипед. Скорее из города, подальше от людей… Его занимала только одна мысль — когда должен сработать часовой механизм в сигаре, когда она должна взорваться? Об этом знал только Вебер. Взорваться должна сегодня. На завтра назначена встреча с этим проклятым гитлеровцем, а тот сказал, что встретятся тогда, когда убедятся в "честности" Петракова, будут знать, что он заложил сигару…
Страх, страх, страх больно сжимал сердце. Петраков вскочил на седло велосипеда и быстро закрутил педали. Ехал в бешеном темпе. На девятнадцатом километре спрыгнул с велосипеда, подвел его за руль к краю канавы и сбросил вниз. Постоял у знакомой тоненькой березки, машинально погладил ее, так похожую на тугую стройную руку Марты. Побежал по тропинке в глубь леса. Вот этот дьявольский дом… Окна завешены плотными портьерами. Зашел на террасу, постучался в дверь. Обошел вокруг дома. В ярости стучал кулаками и ногами в дверь кухни, во все окна… Ни души… Сел на крыльцо. Рядом лежал, свернувшись в узел, уж. Он приподнял свою узкую головку с желтым полумесяцем у глаза, зашипел, черной струйкой пролился в щель и исчез. Даже эта тварь боится его, Петракова… Тяжело поднялся на ноги, еще раз постучал во все окна и снова зашел на террасу. Ветер шевелил опавшие разноцветные листья клена.
"Неужели нет выхода?" — мучительно думал Андрей.
Лес шумел как морской прибой. В воздухе кружились листья. Солнце просвечивало сквозь поредевшие деревья, светило, но не грело.
Петракова стал трясти озноб.
"Есть выход", — решил он и вынул из кармана сигару. Приложил ее к уху. Вот она, проклятая! Чуть слышное тиканье часового механизма напоминало, что она работает. Когда же она должна взорваться? А не все ли равно когда. Он оставит эту сигару здесь, на террасе под скамейкой. А дальше? Уйти ли ему от расправы? Оставить мину здесь и ехать в консульство? Рассказать все Нагнибеде-Яркову. Он ведь сказал: "Усвойте одну истину — мы не мстительны".
А гитлеровец уверял, что Нагнибеда вместе с Захаровым решили заманить его, Петракова, в ловушку и расправиться с ним. Но почему он должен верить гитлеровцу? Ведь он тогда на даче дал ему выпить какой-то наркотик, под действием которого Петракову все стало трын-трава и он так легко написал расписку. А после мучила головная боль. Да, решено… Он, Петраков, оставит сигару здесь, под скамейкой, побежит к березке, вытащит из канавы велосипед. Нет, сядет на автобус и поедет к Яркову. Тот поможет выбраться из тупика. Петраков положил сигару под скамейку, сбежал вниз по ступенькам. Остановился. Стал зачем-то сгребать руками в кучу опавшие листья. Набрал пригоршню, вернулся на террасу и сбросил на мину, а ветер, как нарочно, разметал их и обнажил коричневую сигару с золотым пояском посередине. Петраков снова спустился, набрал целую охапку желтой листвы и, чего-то медля, стал сбрасывать по листочку на сигару. Мысль лихорадочно работала и приказывала ему: "Беги!" — а ноги не слушались. Сигара, словно магнит, притягивала к себе. Тогда, на линкоре, шестнадцать лет назад, Петраков спешил. Как сейчас помнит. Зажав в руке толовую шашку с часовым механизмом, он сорвал печать, открыл люк в шахту и стал спускаться по скоб-трапу в пороховой погреб. Какая-то тень мелькнула над ним и кто-то схватил его за волосы и вытащил наружу. Старый матрос вырвал из рук Петракова толовую шашку… Петраков увидел белые от ярости и ужаса глаза. Отскочил и побежал, сопровождаемый самыми отборными ругательствами. Старый матрос не погнался за ним, в руках у него была страшная штука, которая могла с минуты на минуту взорваться, и от детонации взорвался бы весь пороховой погреб. Ох, как несли тогда ноги Петракова! Он бежал тогда от возмездия, бежал вместе с другими мятежниками в Финляндию, чтобы спасти свою шкуру. Бежал тогда от Нагнибеды. Сейчас должен бежать к нему. А вместо этого он стоит и сбрасывает листья один за другим. Может быть, тогда, шестнадцать лет назад, он закладывал толовую шашку под свое будущее, под себя, это была мина замедленного действия и теперь настал час расплаты?..
