Коншарский стрелок - [17]

Шагов с пятидесяти мы брызнули в них десятью стрелами. Три попали во всадников, три ударили коней, три пролетели мимо. Один из коней, раненный легко, но болезненно, взвился на дыбы и с визгом рухнул поперек дороги; еще два налетели на него и покатились, подминая всадников. Мы прикрылись круглыми кавалерийскими щитами — зря ли я ходил в Валезане к оружейникам? — и рванули коней с места вперед, навстречу, чтобы сбить прицелы. Хлопнули арбалеты нападавших; судя по звукам сзади, в кого-то попали, но оборачиваться было некогда. На меня летел громадный, не меньше нашего Малыша, мужик в черной бригандине, с лицом, замотанным черной же тряпкой. Он бросил арбалет на дорогу и тянул из ножен кончар, слишком длинный, чтобы выхватить его быстро. Его крупный и сильный жеребец мчался прямо на мою гнедую, норовя сбить ее грудью.

Гнедая без подсказки дернулась вбок, пропуская жеребца справа. Моя ланскнетта была уже у меня в руке, поднятая вверх, оба арбалета болтались на шнурках, привязанные к передней луке. Я с оттягом рубанул мужика куда попало. Получилось — по правой руке, все тянувшей кончар, чуть выше локтя, сразу под рукавом бригандины. Мужик страшно вскрикнул, дернул вверх плечом — рука заболталась на куске кожи и жилах, из обрубка фонтаном плюнула кровь (не жилец).

Я уже достал концом клинка другого, пешего, который поднимался из-под упавшей лошади. Он схватился обеими ладонями за глаза и с воем рухнул на колени. Я крутнул понятливую гнедую, осматривая поле боя. На меня налетел еще один, мелкий и легкий, рубанул мечом. Я подставил ланскнетту, меч его скользнул вдоль моего клинка и врезался в гарду, вязко замедлившись в бронзовой змейке. Я едва разорвал контакт. Он потянул меч назад, готовясь уколоть меня в горло, я стал двигать вправо щит, но понял, что не успеваю. Тут противник мой вдруг глухо ухнул, из середины его груди показалось острие арбалетной стрелы, и он завалился вперед на луку седла.

Я еле успел отбить щитом удар слева, откуда на меня напал следующий. У этого был тяжелый полуторный меч — и сильная рука. Моя левая едва ли не онемела от первого же удара. Я попытался отодвинуть гнедую, но жеребец нападавшего был не глупее нее и оторваться не дал. Я с трудом отбивал мощные удары. Достать противника было невозможно, его меч был намного длиннее, и он умело прятался за конской шеей. И тут подскакал еще один. Вместо того, чтобы помочь своему, напав на меня с другой стороны (что не оставило бы мне шансов), он бросился на меня, едва не сбив первого вместе с конем боком своей лошади. Похоже, на первого он и внимания не обратил. Вот тут мне удалось оторваться от обоих, пока они расцепляли стремена.

Но Альтано и Урлан уже перезарядили арбалеты, и теперь шансов не было уже у нападавших: тяжелые стрелы с калеными наконечниками ударили обоих. Осталось только добить, я — первого, подскочивший пешим Ушан — второго.

Я огляделся. Дорога была завалена телами людей и лошадей, неподвижными и дергающимися, запятнана лужами крови. В воздухе стоял душный запах бойни. Трое нападавших, оставшиеся в седлах, развернулись и галопом рванули обратно. Их можно было бы догнать, наши кони были свежее, но я не захотел рисковать. Еще двое отбивались от моих, но было видно, что осталось им недолго. Я крикнул, чтобы брали живьем. Под прицелами тут же поднятых арбалетов противники подняли руки.

Я прошелся по полю боя. Соловый конь бился от боли, безуспешно пытаясь подняться на сломанные ноги, под ним дергался один из нападавших, которому так и не удалось принять участие в схватке: его конь упал, запнувшись о раненную лошадь, и придавил всадника. Я перерубил коню горло и наставил окровавленный клинок на лежащего, уже зная, что увижу:

— А ну, покажи лицо!

Уцелевшей рукой, густо заросшей волосами, он стащил с головы плат.

Я был прав, и не зря некоторые всадники показались мне знакомыми.

— Как же ты, Полуоборотень? Мы же с тобой восемь лет друг другу спины прикрывали?

Он вдруг захрипел, зацарапал когтями горло, выгнулся, насколько пускала придавившая его лошадиная туша, и выдавил хрипло одно только слово:

— Обманул…

Задергался в судороге и умер.

Мы попробовали по-горячему допросить пленных, но они, как один, при первом же вопросе — кто вас послал? — падали, хрипя, и отдавали душу Темному пламени.

Я иного и не ждал.

Мы осмотрели чужих убитых (и добили раненых). Среди нападавших оказалась осьмерка из моей же ватаги. Мои бойцы смотрели на них с ужасом и непониманием. Не ложилось в голову, как можно пойти на своих же, с кем делили еду и место у костра, с кем бок о бок сражались, и не один год.

— Колдовство! — в один голос решили мы.

Все это заняло немного времени. Я сказал своим собрать живых коней и снять с убитых железо, какое получше, и пошел к дамам. На обочине, где я их поставил, оставались госпожа Мира и Галла, обе пешие, стоявшие, как я велел, за своими лошадьми. Еще две лошади стояли без всадников. У их ног лежали тела Малыша, с грудью, пробитой двумя стрелами, и Алсуны. Ей стрела вошла в левый висок и вышла из правого глаза, превратив доброе и привлекательное лицо в отвратительную окровавленную и бесформенную маску.