Консервативный вызов русской культуры - Русский лик - [68]

Как бы много ни разрушали, ни жгли в своей борьбе друг с другом князья, как бы много ни копили, ни собирали, ни отвозили они в Орду подарков, народ-творец вновь создавал, строил, восстанавливал, укреплял. Народ выковал в конце концов Куликово поле. Этот путь к ПОЛЮ: медленный, по бездорожью, в темноте, путаясь, но вновь возвращаясь, - и показывает, утверждает в своей прозе Дмитрий Балашов.

У Дмитрия Балашова нет сюжетных повторов, если только их не повторяет сама история. Для того, чтобы художник привел читателя к какой-нибудь истине, необходимо, чтобы он открыл ее для себя. Его книги закономерны. Закономерны и в том, как часто ломают они сложившиеся школьные стереотипы. Авторитетны для него только первоисточники, документы. Все остальное: книги историков, писателей прошлых эпох, - он учитывает, но не всегда соглашается с авторами.

Столкновения личностей перерастают в столкновения истории - в том числе и по вине личностей, из-за их индивидуальности, их разной нравственной основы, но и по вине самой истории, ее неумолимой потребности идти вперед. Свидетелями этого становятся читатели прозы Балашова. Умело входит автор в повествование, умело совмещает отстраненность исторического повествования и страстность исторической публицистики. Через судьбу человека передает он движение истории, через движение истории передает детали человеческого бытия. Во всем видно стремление к истине: истине авторской позиции, истине истории, истине этических противоречий, истине художественной.

Личность, народ, история - каждое из этих понятий преломляется в прозе Балашова. Он художественно исследует узловые эпизоды истории XIV века, и ключом к этому исследованию становится образ Федора Михалкина. От младенческих лет и до смерти проходит перед читателем жизнь героя. Куда только ни забрасывает его судьба, а вернее - требование романной линии. Крестьянский сын, выбившийся умом своим, сметкой, смелостью в руководители переяславской дружины, постоянно общающийся с княжеской семьей, но по-прежнему тянущийся к своему крестьянскому дому в Княжеве, чувствующий в нем свою основу. "Что осталось ему от походов и странствий, что добыл он в далеких путях? Ничего, кроме этого дома, что стоит на родной земле..."

И Федору приходится порой защищать неправое дело, ходить в походы против соседних русских княжеств. Он идет на это ради самой Москвы, ради единения Руси. Он и такие, как он,- основа уверенности княжеской и ее силы. Не случайно в "Младшем сыне" именно Федору доверяется везти московскому князю завещание на Переяславль.

В "Великом столе" кроме самого Федора Михалкина большое место в романе занимает его сын Мишук - это уже не крестьянин, а княжеский дружинник, основа будущего дворянства. Это еще один виток развития Москвы, княжеского войска. Мишук - профессиональный воин, потому и замашки у него уже воинские, а не крестьянские. Мишук живет не трудом на земле, он берет добычу в бою, а если сражаться приходится в основном с соседними тверичами или рязанцами, то добыча больше на грабеж начинает смахивать. Но легко дает сам Мишук в конце романа одежду из награбленного отцовскому другу, взятому в плен москвичами и тайком освобожденному Мишуком. Значит, далеко еще ему до будущих опричников, болит душа за неправое дело. Как и его отец, Федор, Мишук мне видится одним из русских типов XIV столетия, через которых Балашов пытается показать свое отношение к русскому национальному характеру.

Определяет поведение этих героев их любовь к Родине, стремление к труду, тяга к единению. Мишук и Федор любят свою землю, детей, матерей и жен. Собственно, жизнь их среди трагедий, пожарищ, исторической жестокости - это жизнь во имя народа, исполнение долга. Тема труда как живой основы жизни любого народа проходит через все произведения Дмитрия Балашова. Вот и в своем романе "Бремя власти" в разговоре московского князя Ивана Калиты с книгочием слышим мы: "Благоденствие страны зависит не от серебра, войска и ратного таланта, - хоть нужны и серебро, и рать, и талант! Не от обилия товаров в амбарах - хоть и надо обилие! А от того, первое, сколько людей работают и сколько втуне едят... Тунеядцы суть, кто труда своего не творит: лихоимцы, мздоимцы, лиходеи, - воины трусливые и неумелые, такожде и леностный пахарь и ремесленник неискусный - всякий, кто не при деле своем, трутень есть!"

Так говорит книгочий князю своему, и подтверждает то писатель ходом действия романа, где описано строительство Москвы, заселение подмосковных земель обнищавшим людом с других княжеств. Чувствовал Иван Калита: дать возможность трудиться всем на землях своих - это основа будущих ратных побед. И наоборот. Чем больше, пусть не по своей вине, мотался тверской князь Александр по литовским землям вдали от народа своего, завися от прихоти Гедимина, тем больше терялись силы его, тем быстрее слабело Тверское княжество.

"Бремя власти" - ох и тяжело было оно тогда. Это потом легко судить историкам, упрекать писателям. Да и можем ли мы знать - чувствовал ли Иван Калита, на что замахивался, или же только о своем величии думал? Фактов достаточно для любой концепции. Жизнь всегда богаче любых представлений о ней. Но если митрополит русский Владимиру и Киеву, Твери и Волыни начинает предпочитать пусть не белокаменную еще, пусть не такую пышную, но уверенную, крепнущую, идущую к величию своему Москву,- значит, какой-то перелом произошел уже в самом народном сознании. Еще продолжается противостояние Твери и Москвы, еще на равных едут в Золотую Орду тверской князь Александр и московский князь Иван, а по всему видно - Тверь отступает, Тверь не выдержала, народ поверил в Москву. Даже то, что тверских князей в Орде казнят, а московских привечают, при всей искренней жалости к первым, в народе побуждало доверие ко вторым. Умеют-де и с татарами держать себя - значит, не будет при них ни татарских налетов, ни боевых ратей. Значит, вокруг Москвы можно строиться. Роман "Бремя власти" весь сосредоточен вокруг Ивана Калиты, он - единственный главный его герой. Балашов на время отводит в тень Мишука и его семью, лишь эскизно, больше для будущих книг, сообщая основные вехи ее; не больно жалует уже он в этом романе тверских князей. По сравнению с "Великим столом" новый роман несколько теряет в показе героев, в лепке характеров, автор изучает более философию истории, стратегию государственных замыслов. "Бремя власти" я бы назвал, скорее, романом-хроникой. Мне он представляется переходным мостиком к будущему роману характеров, роману духовной жизни Московской Руси. Все ведет к тому: и линия Константинопольской Патриархии, и линия духовного спада тверского князя, и историческая хроника княжения Ивана Калиты.