Консервативный вызов русской культуры - Русский лик - [14]

Историку культуры будет ценен краткий анализ всех группировок и течений, своя свиридовская схематизация по времени. Скажем, он выделяет возвращение Максима Горького из Италии как первый, еще довоенный, сталинский подъем национальной культуры. Возвращение многих талантливых писателей в литературу, лучший советский фильм "Чапаев"... "Стали выставляться Нестеров, Петров-Водкин, Рылов, Появление Корина. Рахманинова разрешили играть, а раньше он был под государственным запретом. С.Прокофьева перестали называть "фашистом"... Интерес к Русскому (внимание к нему), возврат к классическим тенденциям..." И все это время взлета закончилось, согласно Свиридову, со смертью Горького. Вновь слово "русский" зазвучало лишь в годы войны... Война вновь дала какой-то выход русской душе, национальному началу. Прежде всего - "Василий Теркин". Сколько же надо жертв принести русскому народу на алтарь человечества, чтобы его стали уважать? И нужны ли эти жертвы?

Георгий Свиридов считает, что "с великим трудом пробивающееся, многолетне попранное, русское национальное сознание (заблудившаяся душа!) ищет выхода и найдет его, в этом я убежден..." И нашло бы без всяких перестроек этот выход, но Свиридов свидетельствует, как еще в советское время всеми чиновниками осознанно разваливалось прежде всего русское национальное искусство. "Мы являемся свидетелями угрожающего состояния целого пласта некогда великой Русской национальной культуры..." - это из записей конца 70-х годов. Далее еще резче: "Создается впечатление, что существует мысль - уничтожить самую память о Русском и вывести новую породу Русского человека (а может быть, она уже выведена!), раболепствующего перед Западом с его бездушной сытостью... Я печально смотрю на будущее. Борьба с национальной Русской культурой ведется жестокая, и вряд ли ее остатки смогут уцелеть под двойным напором: Сионизма и Марксизма..." Собственно, так и произошло, и лидерам КПРФ, разбираясь в причинах столь внезапного для них развала могучей державы, не мешало бы указать и на забвение русского национального начала, на отсутствие русской национально мыслящей элиты в политическом руководстве страной. То, что предрекал Георгий Свиридов в конце 70-х годов, для марксистских мыслителей стало явью лишь с крушением интернационалистского режима, а русская культура оказалась в самом невыгодном положении, побиваемая и интернационалистами, и национальными элитами других народов, и новой либеральной космополитической культурой.

Очень верно композитор подмечает вечное новаторство национальной архаики, народной стихии по сравнению с быстро устаревающим прогрессизмом: "По прошествии более чем полувека выяснилось: искусство, которое считалось архаичным, устаревшим, оказалось смотрящим вперед, необыкновенно современным благодаря своему духовному космизму, вселенскости и грандиозности образов; в то время как искусство, кичившееся своим передовизмом, называвшее себя искусством будущего, оказалось безнадежно устаревшим..." Прогрессизм, как бы он себя ни именовал - входит в общество потребления и, как все элементы этого общества, требует постоянного обновления. Прогрессизм уже через день заменяется новым прогрессизмом и так далее. Кому сегодня интересен Бурлюк или Крученых? А Сергей Есенин или Александр Блок так же новы и так же злободневны, ибо их стихи опираются на вечные темы. Вечные характеры, вечные мифы. В этом противопоставлении "Соборное - общее - народное - космически-религиозное" и "индивидуальное личность - неповторимость - судьба" в мировой истории культуры всегда побеждает первое, ибо любое личное уходит со временем, и спасает его лишь соприкосновение с соборным и народным. Трагичность личной судьбы - это уже соприкосновение с общим. Но кто из прогрессивных поэтов пойдет осознанно на трагичность судьбы? Вот и останутся лишь сносками к истории литературы. И размежевание в мире культуры, конечно же, идет не по фактам из биографии и не по эстетике даже в конечном итоге, а по наличию национального сознания у художника и поэта. "Размежевание идет по главной линии: духовно-нравственной, здесь, в этих глубинах - начало всего".

Не обходит Георгий Свиридов в книге "Музыка как судьба" и еврейский вопрос, как неизбежный в русской культуре ХХ века. В принципе ему не интересна национальность любого человека сама по себе. Очевидно, он мог бы рассказать много любопытного о еврейской национальной музыке, о библейской тематике и так далее. Но когда речь идет о русской национальной культуре, Георгий Свиридов не может не отметить то яркое вторжение в стихию другого народа, которое произошло в двадцатые годы, то часто разрушительное воздействие, которое оказали еврейские мастера искусства на чуждую для них, иную по мелодике, по ритмам, по фольклору, по отношению к слову национальную культуру. Очевидно, такое же разрушительное воздействие оказывали и русские чиновники, попадая в культурную стихию малых народов Сибири... Но в Москве и Ленинграде после разгрома дворянской русской культуры, репрессий двадцатых годов по отношению к православной культуре целые десятилетия господствовала интернационалистская, во многом еврейская прослойка, диктующая иные этические и эстетические правила поведения. Вспомним поэзию Багрицкого, Сельвинского, Мандельштама, вспомним появившуюся спустя два десятилетия молодую поросль ифлийцев с их явно глобалистскими, "от Японии до Англии", поэтическими установками. Это было негласное жесткое противодействие не традиционных западников и почвенников, а разных культур с разным, тысячелетиями вырабатывающимся национальным укладом. По-настоящему понимать это противодействие начинаешь, только осознав вековые культурные ценности своего народа. Не может быть совсем беспочвенного искусства, когда мы даем те или иные национальные премии, мы должны понимать, от каких национальных культурных традиций идем. И потому еврейский вопрос Георгия Свиридова интересовал не в его антропологическом или этнографическом выражении, не как факт биографии того или иного писателя или музыканта, а как факт воздействия или противодействия в русской национальной культуре. Для него "еврейство" ощущается как нечто чужое, иное - так же, как "русскость" для инородца. Возникают даже любопытные наблюдения со стороны. К примеру: "Евреи... возненавидели Революцию, как любовницу, которая их разлюбила". Но противодействие Свиридова начинается там, где в былых русских национальных культурных центрах, будь то музыки, живописи или литературы, начинает господствовать иная культурная традиция, уничтожающая все ей чуждое. Точно так же не самые гуманные и образованные талибы совсем недавно уничтожали великие буддистские культурные памятники, не самые гуманные и образованные мусульмане разоряли православные храмы, не самые гуманные и образованные христиане уничтожали языческое наследие своих предков. Все зависело, конечно же, и от уровня культуры господствующей чужеродной прослойки. Ее-то в двадцатые годы у вырвавшихся из местечек в русские столицы евреев тоже явно не хватало. Так что речь у Свиридова в дневниках идет, если отрицательно о евреях, то именно не принимающих культуру другого народа, разрушающих традиции другого народа...