Конные и пешие - [51]

Виталий невольно любовался отцом: даже в трудной ситуации он оставался спокойным и был уверен, что найдет разгадку; уж коли он так ею озабочен, то найдет. Отец всегда был для него образцом мужского поведения. Он ведь прошел свой путь твердым, чеканным шагом, зная, чего и как может добиться, — так, во всяком случае, представлялось Виталию. Отец не раз говорил, что благодарен своему отцу, деду Виталия, — тот держал его в строгости, учил уважать тех, с кем живешь рядом, но быть независимым; дед был инженером, спецом, хотя и дворянского рода, прекрасно разбирался в экономике. Он умер во время войны директором уральского завода: сердце не выдержало страшного напряжения тех дней. Отец никогда не таился от Виталия, все называл своими именами: дело — делом, интриги — интригами и всегда подчеркивал, что путь по жизни не бывает простым и четким, он не верил в предопределение, а был убежден: все всегда можно организовать, создать, все в руках человеческих, а если терпишь неудачу, то сам и повинен в ней. Он не раз говорил Виталию: «Главное, чтобы ты искренне понял: миропонимание — самостоятельная организация мысли… скорее даже мышления. Организация системы. Без этого ты нуль. Но опять же, заметь, самостоятельная…»

Суржиков-старший поставил чашку, внимательно посмотрел на сына, спросил:

— А что, с Аней ты по-прежнему в разрыве?

Этого вопроса Виталий боялся и ответил понуро:

— Да, отец… Я думал, у нее кто-то есть… Тогда бы было все понятно. Но это не подтвердилось.

Отец задумчиво погладил щеку, сказал:

— Жаль… Надо с этим кончать. Кроме того, что это выглядит нелепо и унижает тебя, не надо забывать: Аня у Ворваня на первых ролях. А нам, особенно сейчас, не помешает кое-какая информация. Так что я бы тебя просил…

— Но у меня ни черта не выходит! Она уперлась как баран в новые ворота.

— Это ты уперся! — вдруг прикрикнул отец. — Вздумал ей угрожать, а надобно на коленях, да, на коленях. Не бойся, не замараешь своего достоинства… И вот что я тебе скажу. Послезавтра у Ворваня банкет в «Праге». Отдельный кабинет и все такое. Так вот, изволь быть на этом банкете с Аней.

— Ну, она и так придет, ведь лаборатория…

— Не будь наивен. Это не тот банкет. В лаборатории все будет само собой, а здесь соберутся люди иного круга. Ну а сейчас, — Суржиков-старший взглянул на часы, — пойдем к маме. Я обещал ей вместе посмотреть какую-то идиотскую комедию по телевизору.

Виталий вернулся домой поздно и долго не мог уснуть. Шелестел дождь за окном, и все в мыслях сплеталось в нечто омерзительное: то он начинал думать о нынешней стычке с этой смуглой Валей, хотя вовсе не хотел об этом думать, то об отце, то об Ане, и все это вперемешку… Ему вспомнилось, как Валя стояла с бутылкой в руке возле окна, похожая на ощетинившуюся собачонку, и он вдруг явственно услышал ее дразнящий смех из-за двери… Вот ведь какая странная. Ей двадцать, ну двадцать один, и у нее, конечно же, есть своя компания в институте, и они собираются; непременно злословят по его адресу. И тут же Виталию представилось, как она, кривляясь, будет рассказывать своим друзьям об их свидании у него на квартире, и те будут ржать от удовольствия, может быть, она ради этого и ехала сюда, и Виталий застонал от досады…

И тут ему подумалось: ведь эта самая Валя чем-то схожа с Аней, да и фигура у нее, как у Ани, только, пожалуй, та покрупнее, и что-то в голосе у них есть общее, и чем дольше он об этом думал, тем больше находил сходства… Виталий хотел отделаться от этой мысли, но она стала навязчивой, он сердился на себя: бред какой-то, не двойняшки же они, да Аня и не стала бы устраивать такие номера с бутылкой… А почему не стала бы? Она ведь ушла от него…

Да, правильно сказал отец: он обязан вернуть Аню, он и прежде ему об этом говорил, но не так требовательно и сурово; теперь это был приказ, который нельзя было не выполнить…

Виталий заснул под утро и проснулся поздно, увидел за окном солнце, обрадовался: ему показалось это добрым знаком. Тут же спохватился: Аня может уйти на прогулку со Славиком в такую погоду, а ему надо застать ее. Он потянулся к телефону и почувствовал, как у него дрожат пальцы; набирая номер, со страхом думал: что, если она опять отошьет его? Виталий не успел подготовиться, голос невольно прозвучал хрипло и жалобно; услышав ее ответ, он испугался насмешливого тона Ани и, боясь, что она повесит трубку, быстро сообщил о Ворване, надо же ей знать, что ее шеф избран в членкоры. Только Виталий это произнес, как сразу понял — попал в цель, и заволновался. Он с удивлением прислушивался к себе потому, что никогда с ним ничего подобного не происходило.

Виталий застал Аню стоявшей на коленях — она, хохоча, играла со Славиком — и только сейчас спохватился, что ничего не принес сыну.

«Эх ты, черт!» — в досаде подумал он, но ничем не выдал своего огорчения, подошел к тахте, быстро взял Славика на руки, весело подкинул, ожидая, что тот рассмеется, — так сын реагировал прежде, когда Виталий это делал, — но на этот раз Славик сморщился и заревел в голос.

— Вот те раз, — сказал он. — А я думал, ты иначе будешь меня приветствовать! Он что, отвык от меня?