Конные и пешие - [41]

— Здравствуй, мой котенок. Соскучился по бабушке?

И Славик к ней прижался, сунул ей палец в рот, а потом поцеловал в ухо. Клавдия Никифоровна радостно рассмеялась:

— Ну, молодец, что не забыл меня! — И тут же повернулась к Ане, спросила: — Чаем напоишь?

— Чаем напою.

У нее всегда были хорошие отношения со свекровью: поначалу, правда, Клавдия Никифоровна принялась ее поучать, Аня резко оборвала свекровь, сказала: если ей будут читать нравоучения, она просто уйдет из дома Суржиковых; Клавдия Никифоровна посмотрела на нее с уважением, она ценила самостоятельных женщин, считала, что все вообще должно быть в их руках. Свекровь давно не работала, но знала все дела мужа, любила ему советовать, как поступить в тех или иных случаях. После первой их стычки она сказала Ане:

— Мы будем дружить. Мой Виталий — типичный мустанг, совсем не объезженный. Я верю, ты его приберешь к рукам. Будем считать, ему повезло.

…Они сидели на кухне, пили чай. Клавдия Никифоровна отхлебывала из чашки мелкими глотками, поднимая другой рукой блюдечко, держа его под чашкой, словно боялась, что капнет на клеенку, но это движение у нее было легким и естественным, в ней совсем не чувствовалось скованности. Для начала она пожаловалась, что слишком долго зажилась на даче, уже поздняя осень, а она торчит там, правда, дача отапливается, да и ей захотелось заготовить грибов на зиму, сама она не собирает, но ей приносят, и это очень удобно. Николай Евгеньевич часто приезжает, ведь совсем близко от их дачи строится филиал института, строители заложили нулевой цикл, а потом начали тянуть волынку; тогда Николай Евгеньевич предложил им в первую очередь поставить коттеджи, и потом уж начать главный корпус, это по каким-то их строительным причинам оказалось выгодно, да и для института хорошо: на будущий год там будет рядом с филиалом база отдыха. Аня делала вид, что слушает внимательно, а на самом деле все ждала, когда Клавдия Никифоровна скажет, зачем пришла, но та не торопилась; допив чай, улыбнулась, словно от чаепития получила несказанное удовольствие, и весело вздохнула.

— Наверное, ждешь, что я буду тебя уговаривать вернуться, говорить, что никто сейчас из серьезных женщин не придает значения верности мужа? Но я-то тебя прекрасно знаю и даже восхищаюсь, что ты на все это отважилась. Потерять такого перспективного нахала, как мой сынок, — на это бы не каждая решилась. Мир какой-то бешеный. Все хватаются за шмотье, за машины, за дачи, будто это и впрямь самое главное в жизни. А я вот люблю таких, как ты, которые могут всерьез постоять за себя.

Она сжала пухлые пальцы, фиолетовый камень блеснул на кольце, и свекровь пристукнула кулаком по столу, чашка звенькнула.

Но Аня все ждала — ведь не за этим же сюда приехала мать Виталия, она могла все это высказать и по телефону. Глаза Клавдии Никифоровны сузились, от них побежали к вискам тонкие морщинки, сделав выражение ее лица чуть лукавым, — видимо, она поняла, что Аню не тронули ее слова, и та все еще держится настороже.

— Я тебя понимаю, Аннушка, — сказала Клавдия Никифоровна. — Мой сын дурак, что начал тебе угрожать. С такой, как ты, подобные номера не проходят. Теперь тебе хочешь не хочешь, а надо доказывать, что легко обойдешься без него. Такая уж у тебя суть — идти напролом.

Вот при этих словах в Анне что-то дрогнуло, она подумала, что эта пухлая женщина, изображающая сейчас из себя саму доброту и якобы полностью расположенная к ней, в чем-то главном права: может быть, и в самом деле, если бы Виталий не стал ей угрожать, что у нее будут неприятности в институте, в ней бы не вызрел такой бунт, такое яростное сопротивление. Анна теперь знала, какова ей цена как работнику, была уверена, что свое место в лаборатории занимает по праву, и никаких конфликтов не боялась. Семья семьей, но главным в ее жизни оставалась работа, такая уж у нее судьба, и потому она могла многим пожертвовать во имя дела, ничто не приносило ей такую радость, такое высокое удовольствие, как достигнутые результаты, которых не мог добиться никто другой.

Клавдия Никифоровна накрыла пухлой ладонью ее руку и сказала:

— Мы ведь по-прежнему друзья, Аннушка? Отпусти со мной Славика ну хотя бы на недельку.

И вот тут Аня все поняла: если она отдаст Клавдии Никифоровне сына, эта изворотливая женщина сделает все, чтобы не вернуть ей Славика, она так любила внука, что и действительно ей, наверное, трудно было без него жить.

— Но ведь вы знаете, Клавдия Никифоровна, я этого не сделаю.

Тут-то и произошло неожиданное: щеки Клавдии Никифоровны мелко задрожали, губы скривились, и она заплакала, словно долго сдерживаемое страдание вдруг лишилось внутренней преграды, вырвалось наружу. Свекровь торопливо отыскала в сумке платок, прижала к глазам. Аня сразу поняла — в этом нет никакого притворства. Она так горько плакала, что Аня заметалась по кухне, накапала в чашку с водой валерьянки, заставила выпить Клавдию Никифоровну, но та все еще не могла успокоиться, лицо ее осунулось, сразу постарело.

— А ведь ты, Анна, железная, — безнадежно, но без обиды в голосе проговорила она.