Конница на войне: История кавалерии с древнейших времен до эпохи Наполеоновских войн - [2]

Доводы, приводимые сторонниками обеих точек зрения, весьма убедительны. Аргументы, высказываемые приверженцами и той, и другой теории, логичны, но страдают субъективностью. С одной стороны, такая сложная конструкция как колесница могла появиться только в достаточно развитых странах, где металлургия и деревообработка стояли на довольно высокой ступени развития. Несомненно, мастера всегда имели нужное количество материала для работы, стало быть, на территории этих стран находились залежи металлов и рос строительный лес, что в степных регионах невозможно. Производство боевых повозок должно было стать массовым, потому что только большое число колесниц обеспечивало успех в сражении, а для этого нужна была централизованная власть, которой под силу профинансировать и наладить бесперебойную доставку производственных материалов[1].

Но, с другой стороны, для колесничных упряжек нужны были лошади, причём в большом количестве. Нужен был резервный фонд конского состава, чтобы заменять погибших и покалеченных животных. Нужны были опытные люди, на практике постигшие искусство выездки лошадей. Наконец, нужны были воины — эниохи и парабаты[2] — в совершенстве владеющие всеми навыками колесничного боя.

Такими ресурсами могли обладать индоевропейские кочевые народы, но оседлые земледельцы их не имели.

Здесь-то и возникает противоречие. Передняя Азия, в частности Месопотамия, обладала мощной производственной базой и материалами для изготовления боевых повозок, но в этом регионе в III тысячелетии до н. э. не было развито коневодство, хотя лошадь здесь, несомненно, знали. А индоевропейские степные племена, хотя и имели в избытке конское поголовье и людей, умевших обращаться с лошадьми, материальной базой и нужными природными ресурсами для массового производства колесниц не обладали.

Напрашивается вывод, что колесницы с конской упряжкой могли быть созданы, опробованы, доведены до нужного технического уровня на территориях, занимающих пограничное положение между степью и развитыми в экономическом плане (для того времени) земледельческими государствами, имеющими нужное количество олова, меди, железа, а также лесные угодья.

Судя по археологическим данным, одной из таких территорий могла быть Анатолия, находившаяся в восточной части Центрального плато Малой Азии. До прихода туда индоевропейцев: хеттов, лувийцев, палайцев, митаннийцев, возможно, хурритов[3] здесь обитали племена хатти, занимавшиеся, в основном, скотоводством и жившие в конце III тысячелетия до н. э. первобытно-общинным строем. (175 т. 2., с. 233-234).

Хлынувшие сюда через Кавказ кочевники без труда завоевали местное население и ассимилировались с ним. В основном это были племена хеттов, говоривших на несийском языке. К югу и юго-западу от них осели лувийцы. Возникшие племенные союзы вели между собой постоянные войны. Им также приходилось отбиваться от новых волн индоевропейцев, вслед за ними хлынувших в Азию. Возможно, одним из народов, претендовавших на эти земли, были гиксосы[4], пришедшие в XVII в. до н. э., но образовавшееся до того (в середине XVIII в. до н. э.) хеттское государство смогло отбросить пришельцев, и те были вынуждены пройти стороной на юг, вбирая в себя по пути более мелкие племена. Объектом их нападения стал Нижний Египет, пришельцы продержались там более ста лет, пока фараон Яхмос, основатель XVIII династии, не выбил их в Азию. Возможно, после этого часть гиксосов откочевала в Северную Месопотамию, где они объединились с ранее пришедшими туда хурритскими племенами и образовали, между 1450 и 1390 г. г. до н. э. Митаннийскую империю (175 т. 2, с. 156; 199, с. 91).

* * *

Самые ранние из известных ныне изображений колесниц были найдены в Двуречье. Их датируют III тысячелетием до н. э., когда в этом регионе существовало государство шумеров (образовавшееся значительно раньше этой даты). Боевые повозки были ещё весьма далеки от технического совершенства и делились на два типа: двухосные и одноосные (т. е. с четырьмя и двумя колёсами). Колёса были сплошными, не имели спиц и обивались металлическим ободом. Запрягались колесницы эквидами (онаграми?, куланами?), обычно четырьмя. На ярмо привешивали петли — кожаные или верёвочные, — которые надевали на шеи животных. Узда ещё не была изобретена, и управляли эквидами с помощью продетого в нос кольца, к которому крепили импровизированные «вожжи». (352, с. 120—121; 338, с. 26; 175 т. 1, с. 364). Поскольку такое управление было несовершенно, бегущие рядом пехотинцы подгоняли животных «стрелками»[5].

Ослам спереди навешивали «передники» из кожи или войлока для защиты от метательных снарядов.

Поскольку древние колесницы были слишком неуклюжи и громоздки, чтобы самостоятельно вести бой, возникло предположение, что их использовали в качестве тарана для пробивания фалангообразного построения тяжёлой пехоты (216 ч. 4, с. 473). Мысль, на первый взгляд, как будто верная: на что же ещё годны столь неповоротливые, малоподвижные сооружения? Гоняться на них за отдельными воинами было неразумно. Вот как обосновывает это предположение М. В. Горелик: