Конклав ночи. Охотник - [40]

– Далеко отсюда?

– Далеконько, вообще-то. Километров десять. Но у тебя, смотрю, проводник имеется. – Он мотнул головой в сторону «УАЗа». – Это кто там сидит, Куба?

– Ага.

– Ты с ним того… осторожнее. Гниловатый парнишечко. Из-за любой ерунды визжит как резаный. А пошлешь подальше, так Джамалу ябедничает.

Я хохотнул.

– Он примерно то же самое про вас сказал.

– Слушай его больше, соплю зеленую. – Леха высморкал поочередно каждую ноздрю, вытер пальцы о штанину. – Понаехали нашу кровь пить, суки. Одно слово, грузине!

– Они азербайджанцы, – возразил я привычно.

– Да не один ли хер. Ладно, мне идти надо. Коровы зашевелились, сейчас вставать начнут. Чуть моргнешь, усвищут за озера. Опухнешь обратно выгонять.

– Ну и мне пора. Спасибо за помощь, Алексей. Петру тоже благодарность передай. Я, возможно, ближе к ночи еще разок подъеду. Вдруг все-таки волки… Возражать не будете?

– Подъезжай, жалко, что ли. Мы в зеленом вагончике ночуем. Только из машины сразу не вылезай, посигналь сперва. А то Музгарко вечером лютый становится. Не подержать, так порвет за милую душу. Бывай, Родион.

Он развернулся, свистнул в два пальца и быстро зашагал к обернувшейся на свист лошади.

* * *

Устраивать выволочку пастухам Эмин, как видно, передумал. Он был занят другим. Откинув спинку кресла, «гниловатый парнишечко» расположился в позе ковбоя, закинув скрещенные ноги на торпеду. Правой рукой он прижимал к бедрам папку со страховочными документами на «УАЗ», в левой держал шариковую ручку. Поверх папки лежала старая штрафная квитанция за превышение скорости. Тихо похихикивая, Эмин что-то рисовал на ее обороте. Он так увлекся, что, кажется, не заметил моего приближения. Я присмотрелся к рисунку и, не сдержавшись, восхищенно хмыкнул. Да и было от чего.

Скупыми, точными штрихами в стиле японских миниатюр Эмин набросал фантастическое существо, помесь коровы и женщины. Части тел человека и животного сливались и переходили друг в друга так затейливо, что определить точно, где чье, составляло изрядного труда. Женщина-корова, совершенно обнаженная и томная, как одалиска, возлежала на лужайке у пруда. В пруду отражались облака и плавали рыбки. Но хихикал Эмин не над грудастой химерой. Поодаль он разместил прячущегося за кустом чертополоха мужчину – вылитого пастуха Леху. Чертополох не мог скрыть того, что штаны у нарисованного бородача спущены до колен, естество напряжено, а на лице застыло похотливое выражение.

Услышав мое хмыканье, он ойкнул и торопливо смахнул рисунок книзу.

– Не боись, Пикассо, – успокоил я. – Это не злые пастухи с кнутами, а дядя Родион.

– А я и не боюсь. Просто от неожиданности.

Эмин изогнулся, пошарил под сиденьем, достал сначала папку, потом рисунок. Опустил ноги на пол, привел спинку кресла в нормальное состояние.

– А ты, оказывается, большой талант.

Похвала ему очень понравилась, однако признать это – значило повести себя чересчур по-детски.

– Не такой уж большой, – возразил он.

– Да ладно скромничать. Подаришь? – Я протянул руку к рисунку.

– Конечно, берите, – сказал Эмин после краткой заминки, которую я предпочел не заметить.

– Только распишись. А то представь ситуацию: станешь ты мировой знаменитостью, захочется мне выставить этот шедевр на Сотбис, чтоб миллион заработать, а там скажут – подделка! Это не Байрактар.

Он польщенно улыбнулся и поставил снизу закорючку. В последний момент стержень скользнул и прорвал тонкую бумагу.

– Ох, блин, – расстроился он. – Испортил.

– Забей. Так даже лучше. На Сотбис привру, что тебя завистник под локоть толкнул. Эксперты восхитятся, к цене еще сотню тысяч накинут. – Я завел машину и начал разворачиваться, благословляя высокую посадку и полный привод «УАЗа», которому по кардану хреновые обочины. – Надеюсь, у тебя есть свой Сальери?

– В Баку был. Даже несколько было.

– Значит, точно талант. Бездарям не завидуют, – подытожил я. – Слушай, ты дорогу до скотомогильника знаешь?

– Знаю. А вы зачем туда хотите?

– Откопаю трупы, посмотрю, что к чему. Лопата есть, ОЗК и респиратор тоже. Работенка, конечно, не для эстета, но уж такая моя судьба – с дохлятиной возиться.

Эмин сочувственно покачал головой и сказал:

– Ничего не выйдет. Во-первых, мы едем не в ту сторону…

Я чертыхнулся и вытянул шею, осматриваясь. Развернуться пока что не представлялось возможности. «УАЗ» одолевал подъем в гору, по сторонам высились срезанные бульдозером глинистые откосы. Ширины дороги едва хватило бы разъехаться, встреться нам другая машина. Да и то впритирку. Вот тебе и клиренс.

– …А во-вторых, их все равно залили щелоком. Там, наверное, и копыт-то не осталось.

– Муд… – начал я, но вовремя прикусил язык.

Если утилизацией трупов руководили Байрактары, мальчишка мог обидеться за неуважение к родственникам. А если вдобавок прав пастух Леха, то и наябедничать на меня дядюшке. Не то чтобы я боялся гнева Джамала Юсифовича или кулаков Тагира, но и конфликтовать из-за ерунды не видел смысла.

– Мудрый поступок.

Эмин, однако, не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Он был озабочен: ерзал в кресле, крутил головой и явно намеревался о чем-то меня попросить.

– Что тревожит, Пикассо? – спросил я. – Сознавайся. В оплату за шедевр с коровкой и пастушком дядя Родион готов сделать для тебя доброе дело. Что вообще-то для него, – я поднял вверх указательный палец, – не свойственно!