Конклав - [8]

Это происходило вскоре после второго завтрака, и три прелата стояли за металлической решеткой на мраморном возвышении, отделявшей главную часть Сикстинской капеллы от малого нефа, и обозревали открывавшийся им вид. Временный деревянный пол был почти готов. К нему сейчас приколачивали бежевый ковер. Внутрь заносили телевизионные осветительные приборы, стулья, привинчивали друг к дружке письменные столы. Не было места, куда можно было бы посмотреть и не увидеть движения. Бурная активность на потолке, расписанном Микеланджело (вся эта полуобнаженная розово-серая плоть, вытягивающаяся, жестикулирующая, сгибающаяся, несущая), теперь, как казалось Ломели, нашла неуклюжее отражение в своих земных копиях. В дальнем конце капеллы на гигантской фреске «Страшный суд» Микеланджело люди плыли на фоне лазурного неба вокруг Небесного трона под аккомпанемент молотков, электродрелей и циркулярных пил.

– Ну что, ваше высокопреосвященство, – произнес со своим ирландским акцентом секретарь коллегии О’Мэлли, – я бы сказал, что перед нами довольно правдоподобное видение ада.

– Не богохульствуйте, Рэй, – ответил Ломели. – Ад начнется завтра, когда мы впустим сюда кардиналов.

Смех архиепископа Мандорффа прозвучал слишком громко.

– Великолепно, ваше высокопреосвященство! Превосходно!

– Он думает, что я шучу, – сказал Ломели, обращаясь к О’Мэлли.

Рэймонду О’Мэлли, державшему в руках клипборд с закрепленными листами бумаги, шел пятый десяток. Высокий, уже обросший жирком, с грубоватым красным лицом человека, который всю жизнь проводил под открытым небом (возможно, охотился с гончими, хотя ничего такого он в жизни не делал): цвет лица достался ему в наследство, как и многим жителям Килдэра[16], а еще от любви к виски. Мандорфф, выходец из Рейнской области, был старше. В свои шестьдесят он оставался статным, его круглая лысая голова напоминала яйцо. Он сделал себе имя в Католическом университете Айхштетта-Ингольштадта, где писал труды о природе и теологическом обосновании безбрачия священников.

По обеим сторонам капеллы вдоль длинного прохода были выставлены простые голые столы, образующие четыре ряда. Только на столе, ближайшем к решетке, лежала материя – его подготовили к осмотру Ломели. Декан вошел в капеллу, провел рукой по двойному слою ткани: мягкое алое сукно, ниспадающее до пола, и более плотный, гладкий материал – бежевый, под цвет ковра, – на столешнице и ее краях создавали достаточно твердую поверхность, чтобы на ней можно было писать. На столе лежали Библия, молитвенник, карточка с именем, авторучки и карандаши, небольшой бюллетень для голосования и длинный список из ста семнадцати кардиналов, имеющих право голоса.

Ломели взял карточку. XALXO SAVERIO. Кто такой? Он почувствовал приступ паники. После похорон папы декан старался познакомиться со всеми кардиналами и запомнить некоторые личные детали. Но перед ним прошло столько лиц (покойный папа роздал более шестидесяти кардинальских красных шапочек; только за последний год – пятнадцать), что эта задача оказалась ему не по силам.

– Как это вообще произносится? Салсо?

– Халко, ваше высокопреосвященство, – сказал Мандорфф. – Он из Индии.

– Халко. Я вам признателен, Вилли. Спасибо.

Ломели сел, чтобы испытать стул. Наличие подушки ему понравилось. И достаточно места, чтобы вытянуть ноги. Он откинулся на спинку. Да, вполне удобно. С учетом того времени, которое им придется провести здесь взаперти, удобство было необходимостью. За завтраком он читал итальянскую прессу; теперь до окончания выборов чтение газет было ему запрещено. Специалисты по Ватикану единогласно предсказывали длительный и бурный конклав. Он молился, чтобы они ошиблись, чтобы Святой Дух вошел в Сикстинскую капеллу пораньше и назвал им имя. Но если тот не материализуется (во время предыдущих четырнадцати собраний определенно никаким Святым Духом и не пахло), то они, возможно, проведут здесь не одну неделю.

Ломели обозрел капеллу – всю ее длину. Странно, как изменялась перспектива, если ты сидел на метровой высоте над мозаичным полом. В пространстве под их ногами специалисты по безопасности установили глушащие устройства, чтобы исключить электронное подслушивание. Однако конкурирующая фирма консультантов настаивала на том, что такие меры предосторожности недостаточны. Они заявляли, что лазерные лучи, нацеленные на окна в верхней части капеллы, могут улавливать вибрации. Рекомендовали заделать все окна досками. Ломели наложил на это запрет. Отсутствие дневного света и клаустрофобия были бы невыносимы.

Он вежливо отверг предложение о помощи Мандорффа, поднялся со стула и двинулся вглубь капеллы. Недавно положенный ковер издавал сладковатый запах, как ячмень в молотильне. Рабочие расступились, пропуская Ломели; следом за ним шли секретарь коллегии и обер-церемониймейстер папских литургических церемоний. Он все еще никак не мог поверить, что это уже происходит и лежит на его плечах. Все было как во сне.

– Знаете, – сказал декан, возвышая голос, чтобы его было слышно за шумом электродрелей, – когда я был мальчишкой, в пятьдесят восьмом году – я тогда учился в семинарии в Генуе, – а потом в другой раз в шестьдесят третьем, еще даже до моего посвящения, я любил разглядывать рисунки конклавов. Тогда во всех газетах печатали рисунки художников. Я помню кардиналов на тронах под балдахинами, они во время голосования сидели вдоль стен. А когда голосование заканчивалось, они по очереди нажимали на специальный рычаг, и балдахины последовательно падали, оставался только один – над троном избранного кардинала. Вы можете себе такое представить? Старый кардинал Ронкалли, который и не мечтал о кардинальской шапке, я уж не говорю о папстве. А Монтини, которого старая гвардия так ненавидела, что во время голосования в Сикстинской капелле гул стоял почище, чем на футбольном стадионе? Представьте, вот они сидели на своих тронах, и люди, которые только что были им ровней, выстраивались в очередь, чтобы склонить перед ними головы!