Конклав - [5]

– Что это?

– Последние медицинские показатели его святейшества. Мне их принесли. Это ангиограмма, которую делали в прошлом месяце. Вы видите здесь, – сказал Трамбле, поднимая снимок к свету, – свидетельство закупорки сосудов…

Черно-белое изображение с завитками и усиками имело зловещий вид. Ломели отшатнулся. Да какой во всем этом смысл? Папе шел девятый десяток. В его смерти не было ничего подозрительного. Сколько еще он мог прожить? Сейчас они должны думать о его душе, а не об артериях.

– Опубликуйте эти сведения, если считаете нужным, только без фотографий, – твердо заявил он. – Это было бы вторжением в личную жизнь. Принизило бы его.

– Согласен, – кивнул Беллини.

– Полагаю, – добавил Ломели, – вы теперь скажете, что необходимо провести вскрытие?

– Если мы этого не сделаем, непременно поползут слухи.

– Да, верно, – добавил Беллини. – Когда-то Господь объяснил все тайны. Теперь его место захвачено теоретиками от конспирологии. Это просто еретики современности.

Адейеми закончил чтение хроники, снял очки в золотой оправе, сунул кончик дужки в рот и спросил:

– А что его святейшество делал до половины восьмого?

На этот вопрос ответил Возняк:

– Он служил вечерню, ваше высокопреосвященство. Здесь, в Каза Санта-Марта.

– Тогда мы так и должны сказать. Это было его последнее богослужение, и оно подразумевает состояние благодати, это в особенности важно еще и потому, что возможности для соборования не было.

– Хорошее соображение, – сказал Трамбле. – Я добавлю этот пункт.

– А еще раньше – до вечерни? – гнул свое Адейеми. – Что он делал?

– Насколько я понимаю, у него были рутинные встречи, – настороженно ответил Трамбле. – Все факты мне неизвестны. Я сосредоточился на часах непосредственно перед смертью.

– Кто имел с ним последнюю запланированную встречу?

– Вероятно, это был я, – сказал Трамбле. – Я видел его в четыре. Так, Януш? Я был последним?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– И как он выглядел, когда вы с ним говорили? Какие-нибудь признаки недомогания вы заметили?

– Нет, ничего такого я не помню.

– А позднее, когда он обедал с вами, архиепископ?

Возняк посмотрел на Трамбле, словно испрашивая разрешения, перед тем как ответить.

– Он выглядел усталым. Очень, очень усталым. Аппетита у него не было. Говорил сиплым голосом. Я должен был догадаться… – Он замолчал.

– Вам не в чем себя упрекать, – сказал ему Адейеми.

Он вернул документ Трамбле и надел очки. В его движениях была расчетливая театральность. Он всегда помнил о своем высоком сане. Истинный князь Церкви.

– Соберите сведения обо всех встречах, которые он проводил в этот день, – приказал Адейеми. – Это покажет, насколько он не щадил себя. Вплоть до последнего дня. Докажет, что ни у кого не было оснований подозревать о его болезни.

– Но с другой стороны, – предостерег Трамбле, – если мы опубликуем его полное расписание, то могут сказать, что мы нагружали больного человека непосильными для него трудами.

– Папство и есть непосильный труд. Людям нужно напомнить об этом.

Трамбле нахмурился и промолчал. Беллини посмотрел в пол. Возникло легкое, но ощутимое напряжение, и Ломели даже не сразу понял его причину. Напоминание о том, что папство – тяжкое бремя, явно подразумевало, что лучше всего на это место избрать кого-нибудь помоложе, и Адейеми, которому не так давно исполнилось шестьдесят, был почти на десятилетие моложе этих двоих.

Наконец Ломели сказал:

– Позвольте мне предложить следующее: мы включаем в хронику богослужение его святейшества во время вечерни, но в остальном оставляем документ в нынешнем виде. Но на всякий случай, по моему мнению, мы должны приготовить второй документ, в котором будут названы все встречи его святейшества в этот день, – и держать его в запасе на тот случай, если понадобится.

Адейеми и Трамбле коротко переглянулись и кивнули, а Беллини холодно сказал:

– Слава богу, что у нас такой декан. Я предвижу, что нам в ближайшие дни могут понадобиться его дипломатические таланты.

Позднее, когда началось соревнование за преемство, Ломели нередко вспоминал этот эпизод.

Было известно, что у всех трех кардиналов есть сторонники среди коллегии выборщиков: Беллини, великая интеллектуальная надежда либералов, сколько его помнил Ломели, бывший ректор Папского Григорианского университета и бывший архиепископ Милана; Трамбле, который не только был камерленго, но еще и исполнял должность префекта Конгрегации евангелизации народов, а потому и кандидат со связями в третьем мире, у которого было преимущество: он мог выставлять себя американцем, но при этом у него отсутствовал этот недостаток – американцем он не был; наконец, Адейеми, который носил в себе, словно Божью искру, возможность революции, постоянно очаровывая прессу намеками на то, что в один прекрасный день он может стать «первым черным папой».

И постепенно, наблюдая за начинающимися в Каза Санта-Марта маневрами, Ломели стал понимать, что ему как декану Коллегии кардиналов предстоит управлять выборами. Он никогда не ждал, что ему выпадет такая обязанность. Несколько лет назад ему поставили диагноз «рак простаты», и хотя болезнь, предположительно, вылечили, он всегда думал, что умрет раньше папы. Неизменно считал себя временной фигурой. Пытался подать в отставку. Но теперь оказалось, что на него ляжет обязанность созыва конклава в самых напряженных обстоятельствах.