Конкистадор - [3]

Некоторые из этих женщин, хорошо сложенные и с менее уродливыми, чем у других индианок, чертами лица, были захвачены в плен, и Колумб, в Испании так строго следивший за тем, чтобы на борту не оказалось белых женщин, распределил индейских пленниц между теми капитанами кораблей, которых ценил больше всего. Один из них, по имени Кунео, итальянец по происхождению, был вынужден связать свою пленницу веревками, поскольку та оказывала сопротивление его желаниям, и впоследствии заявлял, что после совершенного изнасилования его медная красотка отдалась ему с таким воодушевлением, что могла бы преподать урок самым искусным куртизанкам Европы.

При нравах той эпохи в подобной жестокости не было ничего предосудительного. Война оправдывала все. К тому же Колумб, как и большинство «его современников», считали индейцев существами низшей расы, которые не заслуживают обращения, принятого среди белых людей.

Участники экспедиции стремились как можно скорее завершить свое путешествие, поскольку многие из них впервые вышли в море. Адмирал в свою очередь был обеспокоен судьбой той горстки людей, которых они оставили в гарнизоне Ла-Навидад, «Рождественском городе», как он назвал маленький деревянный форт, построенный на землях своего друга, касика[6] Гуанакари.

Те, кто был в первом плавании, вспоминали счастливые дни, которые они провели на берегах Гаити, остальные же, наслушавшись их рассказов, изнывали от нетерпения и мечтали поскорее достичь этой полной золота земли с райскими садами.

А Куэвас, пока вторая экспедиция следовала к берегам Эспаньолы, вспоминал о неприятных происшествиях первого плавания. В так называемом Заливе Стрел, где в прошлый раз произошла стычка с группой диких индейцев и Фернандо нанес удар ножом самому отчаянному из них, адмирал отправил на берег одного из вывезенных в Испанию индейских юношей, который вернулся в свою страну крещенным и одетым по-испански, чтобы служить переводчиком. Этот индеец, нагруженный подарками, сошел на землю и больше они его не видели. Единственным переводчиком во всей флотилии, оставшимся верным испанцам, был юноша с острова Гуанахани, получивший при крещении в Барселоне имя младшего брата адмирала – Диего Колумб.

25 ноября бросили якорь у Монтекристи, рядом с рекой, которую Колумб назвал Рио-де-Оро. Отряд моряков, исследовав побережье, обнаружил два трупа, на шее одного из которых была затянута испанская веревка из эспарто, но тела оказались настолько обезображены, что невозможно было даже понять, принадлежали они белым или индейцам.

Все больше недобрые предчувствия стали одолевать моряков по поводу судьбы тех людей, что остались в Ла-Навидад. Куэвас, спустившись на берег, нашел еще два разложившихся трупа, причем один из них был с бородой – верный признак того, что тело принадлежало белому человеку.

Однако адмирал и еще несколько членов экипажа сомневались в том, что туземцы могли напасть на гарнизон Ла-Навидад, учитывая то простодушие и непринужденность, с которой они подплывали к флотилии на своих каноэ и поднимались на суда для обмена с командой. Вечером 27 ноября прибыли к бухте Ла-Навидад, курсируя на расстоянии лиги от побережья из-за опасения напороться на скалы, среди которых во время первого плавания потерпела крушение «Санта Мария».

Тропическая ночь стремительно охватывала темнотой побережье, и потому никто не мог рассмотреть его очертаний. Нетерпеливый Колумб, дабы избавиться от своих сомнений, приказал произвести два залпа из пушек. В форте Ла-Навидад было оставлено несколько артиллерийских орудий, и они, несомненно, должны были ответить на этот сигнал. Звук выстрелов эхом прокатился вдоль берега. Наступила тишина. Напрасно капитаны кораблей и их помощники прислушивались в надежде услышать хоть какой-нибудь отклик. Ни света, ни звука.

Куэвас и Лусеро были охвачены тревогой, поскольку находились прямо напротив того места, где, как они думали, погиб их враг Перо Гутьеррес. Если по какому-либо капризу судьбы он всё же выжил, то донес бы на них адмиралу!

Но в то же время они сокрушались по поводу мертвой тишины непроглядной ночи, свидетельствующей о том, что не осталось и следа от этого маленького поселения, зарождение которого происходило на их глазах.

Несколько часов члены экспедиции провели на кораблях, охваченные то унынием, то надеждой. В полночь к адмиральскому судну приблизилось каноэ, и индейцы издали поинтересовались, прибыл ли на нем сам Колумб. Они отказывались подниматься на борт до тех пор, пока юнга не поднес факел к самому лицу адмирала, чтобы они узнали его.

Один из родственников касика Гуанакари поднялся на судно и вручил дону Христофору две маски с украшениями из золота, похожие на привезенные из первой экспедиции. Объяснения индейцев о произошедшем в форте оказались весьма путаными, к тому же индеец Диего Колумб, единственный переводчик, был жителем Лукайских островов, и его язык отличался от того, на котором говорили на Гаити. Колумб понял, что многие испанцы погибли, а оставшиеся в живых находятся в глубине острова со своими индейскими женами и что Каонабо, грозный касик Сибао, «страны золотых гор», напал на Гуанакари из-за того, что тот водил дружбу с испанцами; сам Гуанакари был ранен в ногу, до сих пор выздоравливает и потому не смог прибыть, чтобы лично поприветствовать адмирала.