Кони пьют из Керулена - [49]

Соленых озер в этом краю много. В старинных преданиях говорится, что они наплаканы слезами матерей, жен и невест воинов, не вернувшихся из дальних походов в чужие края, в чужие земли.

Свыше сорока лет Золотая орда Чингисхана вела грабительские, захватнические войны. Мужчины уходили из страны и оставалась навсегда в чужих краях и землях. Уйдут и сгинут. Народы завоеванных стран встречали непрошеных степных гостей без должного гостеприимства.

Много женского горя видела степь.

На границе круга, там, где зеленый цвет сливается с голубым, воздух дрожал и качался. Но миражи еще не появлялись. Они появятся позднее, когда от солнца, раскаленного до кипения, раскалится земля.

Алтан-Цэцэг было немножко неловко и стыдно перед Ванчараем за вызывающие дерзкие разговоры, которые она вела, добиваясь назначения в худон — в село. А он держал себя так, словно никаких дерзостей никогда и не слышал. Только в самом начало пути сказал:

— Слышал, работой довольна. Мой тоже доволен, — и так поглядел, что Алтан-Цэцэг смутилась.

Ванчарай был а каком-то радостно-приподнятом, возбужденном состоянии. С Алтан-Цэцэг был ласковым и любезным. Это несколько озадачивало и удивляло ее: таким она его не знала. Видимо, степной простор, сам воздух делают человека, выбравшегося из канцелярии, лучше, чище, сильней. Они как бы соскребают с него ржавчину, которой он покрылся, и вытряхивают пыль, как из лежалого войлока,

Ванчарай то мурлыкал себе под нос мотивчик какой-нибудь модной песенки, и тогда из его глаз-щелочек, как из норок, выглядывали маленькие веселые зверьки, то, расплываясь в широкой улыбке, мечтательно говорил о будущем этого степного края. И тут Алтан-Цэцэг заметила одну странность. Мечта Ванчарая не вела к светлым солнечным городам завтрашнего дня — благоустроенным государственным хозяйствам — госхозам и коллективным объединениям, а куцо упиралась всего лишь в сегодняшний день, а может, и во вчерашний, в юрту. В кочевье,

— Вы вот в «Дружбе» создали дойный гурт и молочную ферму. Знать и, надо строить капитальные помещения? Оправдано ли это? Выгодно ли? Как экономист-скотовод я на это смотрю несколько иначе. Главная проблема— дать мясо, кожу, шерсть. Мы это даем без всяких дополнительных затрат. Тебеневка— круглогодичная пастьба скота — обеспечивает получение самой дешевой продукции. Некоторые говорят, что надо улучшать породность скота и поднимать его продуктивность. В отдаленном будущем такую проблему придется решать. Сейчас же нет такой необходимости. Многие века выработали удивительную выносливость нашего скота, приспособляемость его к условиям. Природа сделала свой отбор. Вмешайся человек в это — неизвестно, что получится. Вот, скажем, овцы. В одно хозяйство под Улан-Батором завезли баранов-мериносов. Бараны крупные, шерсти на них много, не шубы, а целые тулупы. Но эти тулупы зимой не спасли их. А потомство какое они дали? Дохленькое. Ягнята родились совсем голенькие… Кроме того, всякое изменение породности скота потребует затрат на капитальное строительство, создание кормовой базы, зернового хозяйства. А к этому мы, монголы, на данном отрезке времени не готовы. Нет специалистов, нет знаний, нет средств… Да и пахать-то монгола не заставишь. Нашей желтой религией завещано: не тронь землю, не рань ее ни плугом, ни лопатой, ни подковой. Не надо забывать и того, что живем под самым боком у врага…

Ванчарай переводил дыхание и продолжал, ощупывая при этом свою спутницу, как казалось Алтан-Цэцэг, недобрым взглядом:

— Ты вот слушаешь сейчас меня, а сама, небось, думаешь: Ванчарай — консерватор. В некотором смысле — да, консерватор. Но на вещи смотреть надо трезво, без фантазий.

Алтан-Цэцэг не спорила с Ванчараем, не могла спорить. Ей не позволял этого всего лишь двухмесячный стаж практической работы, хотя внутренне она не соглашалась с ним. Новое социалистическое хозяйство — подсказывало чутье — не может базироваться на старых методах его ведения, на способах вчерашнего дня, в частности — на тебеневке.

…Не раз и не два, наверное, излагал свою точку зрения на ведение хозяйства Ванчарай, потому что, когда он начал свой разговор, водитель машины Сэржмядаг, как заметила Алтан-Цэцэг, усмехнулась. Усмешка откровенно сказала: «Ну, сел на своего конька…».

«Сэржмядаг» означает ландыш. Имя это носит маленькая неразговорчивая женщина. У нее тяжелые ресницы. Когда дорога бежит однообразным и тоскливым коричневым ремнем, Сэржмядаг устало опускает ресницы. В начале пути Алтан-Цэцэг побаивалась — не задремала ли? Но вот поворот или выбоина на дороге — ресницы Сэржмядаг вспархивают, а маленькие руки, лежащие на баранке, становятся тверже. Алтан-Цэцэг поняла: Сэржмядаг — водитель опытный, машина у нее надежная. За всю длинную дорогу была только одна короткая остановка.

— Сейчас откроется Буир-Нур, сказала Сэржмядаг, как бы объявляя своим пассажирам, что дорога подходит к концу.

И действительно сразу за поворотом открылась такая пронзительная синь, что глазам стало больно. Небо, как и озеро, было густо-синим.

Алтан-Цэцэг отняла от груди сына и сказала:

— Гляди, Максимка, мы приехали домой.