Кони пьют из Керулена - [48]

При таких условиях и людям там становится жить трудно… На расстоянии шести дней пути к Урге по хошунам Марганвана, Ахай-гуна и Уйцинь-гуна означенный бошко встретил более двадцати юрт, в которых люди погибли от голода и холода, и место их заняли собаки, питающиеся трупами своих хозяев…

Как ни странным кажется, но при таких грустных обстоятельствах монголы ниоткуда не ожидают помощи, потому что ни князья, ни правительство Богдо-хана нисколько об этом не заботятся»!

Долго молчали. Жамбал, наконец, сказал:

— Такие документы надо молодым показывать. Это не какая-нибудь бумажонка…

— Ну, ладно, хватит. Не будем травить себя. Придумаем что-нибудь повеселей.

Попробовали спеть старинную батрацкую песню, длинную, как дорога, и тоскливую, как зимняя степь, ~ не получилось. Забыли слова. Засели за шатар, игру, которую оба любили и чуть-чуть верили в народное предание о том, что за игрой в шатар люди сохраняют свое долголетие.

Расставляя фигуры на доске, Жамбал рассказывал легенду:

— Пошел однажды монгол в лес за дровами, взял с собою веревку и топор. У дороги увидел двух мужчин, занятых игрой. Присел и он поиграть. Ну и заигрался! Когда встал, то обнаружил, что одежды на нем почти нет, пропали веревка и топорище. Пошел он на поиски, по сколько ни спрашивал в стойбищах, никто не знает, куда его имущество девалось. Только в одной юрте сказали: «Слышали мы, что наш прадедушка ушел за дровами и не вернулся…».

— Не засидеться бы нам, как тому монголу, — сказал Лодой, делая ход златогривым скакуном.

— А я бы не возражал, — засмеялся Жамбал. — Ведь подумать только: родились мы с тобой при феодализме. Тебе сейчас всего лишь тридцать семь лет, но ты успел хватить батрацкого лиха по горло, работая на феодала. Теперь строим социализм. При социализме мы начали играть, а закончили игру — батюшки, на земле коммунизм! Ни раздоров тебе, ни войн. Работай по-способности. получай — по потребности. Хочешь — бухулер, хочешь… забыл, как называется… На море добывают. Пищат, когда в глотку кидаешь…

Лодой тем временем сделал ход, другой и, подвигая шахматы к оторопевшему Жамбалу, сказал:

— Придется пока работать по способности, а получать по труду. И, пожалуй, долго еще. Мат! А пищат устрицы.

…Когда отец и гость уснули, Алтан-Цэцэг, низко наклонившись над кроваткой сына, тоскливо и горестно запела:

Темная ночь. Только пуля свистят по степи.

Только ветер гудит в проводах.

Тускло звезды мерцают…

Под тихни и тревожный голое Максимка спокойно посапывал.

Утром за чаем Жамбал спросил Алтан-Цэцэг, когда ожидать ее в «Дружбу». «Город — хорошо, а степь, однако, лучше. Там работа ждет».

— А как же с Максимкой, — спросил Лодой, — у бабушки оставишь? Я говорил с ней — согласна. Только боюсь, что не управится с такой малюткой.

Нет, Алтан-Цэцэг не хотела расставаться с сыном. Да и весна — самое неподходящее время для того, чтобы отнимать ребенка от груди.

— Поеду с Максимкой, — сказала она.

Лодой недоуменно поглядел на дочь.

— Вот это правильно, — вмешался в разговор Жамбал, — моя Авирмид ждет — не дождется, когда Алтан привезет ребеночка. Нянечкой хочет стать. Так что вместе будем растить и воспитывать Максимку.

Такой оборот дела устраивал всех как нельзя лучше.

У Жамбала и Авирмид своих детей не было. На пятом десятке лет, когда они сошлись, обзаводиться детьми было поздно. Так по крайней мере считал Жамбал. Ну, а раньше? Почему он не женился в том возрасте, в котором женятся все? И тут болтали разное. Один — что Жамбал, как последний сын в семье, должен был по обычаю старого времени стать ламой и, якобы готовясь к этому священному сану, дал обет безбрачия. Другие говорили, что он… порченый. За непочитание князей и лам злые духи лишили его мужской силы.

И чего только досужие люди не выдумают!

Истинные причины были совсем другие. Связав свою судьбу с революцией, Жамбал решил, что жениться не имеет права, что семья — ненужное бремя для революционера. «Революцию надо делать, а не пеленками заниматься». По этой причине даже сердился на Лодоя и Дарь когда те поженились. Позднее понял, что ошибался. Но время, когда создают — семью, было безвозвратно потеряно.

Глава шестая

Ванчарай-старший, начальник управления сельского хозяйства, ехал в «Дружбу». В ого машине нашлось место и для Алтан-Цэцэг с сыном. Ее декретный отпуск закончился, и теперь она на крылышках летела домой к друзьям, к работе.

Машина укачивала Максимку, и он беспробудно спал. Алтан-Цэцэг глядела и не могла наглядеться на степь. Всю зиму, живя в душной городской квартире, она тосковала по ней и сейчас наслаждалась, глядя на весенний зеленый ковер, покрывший землю, на голубое с круглыми, белыми облаками небо. С радостью подставляла лицо душистому вольному ветру.

В дороге часто попадались то белые соляные впадины, то небольшие гребни возвышенностей, заросших жесткими кустами тамариска, сноповидными кучками дэрису и чием.

Попадались озера — круглые, как линзы, с белыми ободками из соли. Кто-то назвал озера голубыми глазами земли. А они совсем не голубые. Или темные до черноты, похожие на глаза рассерженного верблюда, или белесые, как ковыльные метелки.