Конфуций. Будда Шакьямуни - [37]

Ради облегчения участи людей он, кроме того, давал весьма практические и очень полезные для обыденной жизни советы, например рассаживать по сторонам дорог целебные травы, сажать деревья, разводить рощи и сады плодовых деревьев, где бы бедные путешественники находили плоды для утоления голода и тень для отдыха, рыть колодцы, строить гостеприимные дома и т. п.

Одна древняя надпись гласит: «Воздерживайся от всякого зла, твори добро, обуздывай свои мысли», — в этих немногих словах, можно сказать, заключается весь смысл учения Шакьямуни о нравственности, или аскетике.

В нем, как мы видим, он проповедовал те начала человеколюбия и братства, которые существовали как бы в зародыше и в законах Ману, но были там совершенно подавлены началом каст. Шакьямуни развил и смягчил моральные начала брахманизма.

Провозгласив равенство людей по происхождению в смысле общедоступности спасения и кроткое снисхождение к человеку во имя общей для всех горькой участи бытия, Шакьямуни сильно поколебал авторитет каст.

Впрочем, надо оговориться, что Шакьямуни не имел намерения нападать на политическое учреждение каст и даже придавал им большое значение в том отношении, что они имеют свои выгоды и невыгоды в смысле нравственного самоусовершенствования — высшие касты при их материальном обеспечении имели больше шансов достигнуть его, и в то же время у них было и более соблазнов нарушить предписанные Шакьямуни нравственные правила, а это, как мы знаем, было очень важно для будущей жизни.

Шакьямуни преследовал только одну цель — цель спасения человечества путем его нравственного улучшения. В древнейших легендах и в духовных буддийских книгах, где приводятся изречения Шакьямуни, не встречается ни одного возражения против существования каст; напротив, он смотрит на это учреждение как на установившийся факт, которого он и не думал изменять; он не проповедовал общественного равенства, но провозгласил его начало — равенство религиозное.

Брамины считали науку благочестия, спасения как бы своей наследственной собственностью; прочие касты были принуждены исполнять только внешние обязанности, духовную пищу они получали от браминов, а достигнуть спасения могли, только возродившись в касте браминов. Напротив, Шакьямуни призывает людей всех каст пользоваться духовной жизнью и всем обещает спасение за благочестивую жизнь. Мы видели, что основатели других школ уже положили начало этому делу, нападая на предписанные браминами правила как на совершенно бесполезные, и один из них (Капила) сделал для каждого доступным имя аскета, которое до него было почти исключительным правом брамина. Шакьямуни пошел далее — он всех людей призывал к равенству духовной жизни, и таким образом признавал между различными кастами духовное равенство, и религию и благочестие сделал не преимуществом одной какой-либо касты, но правом добродетели, знания и заслуги.

Эти принципы хотя и не были направлены непосредственно против системы каст, но все-таки значительно ее потрясли; главным же образом они были направлены против касты браминов. В одной из древних легенд говорится: «Брамин не отличается так, как камень отличается от золота или свет от мрака. И в самом деле, он не произошел ни из эфира, ни из ветра — он, как и чандала, родился от женщины. Почему же один должен быть благородным, а другой нечистым? Ведь и брамина по смерти покидают, как презренную и нечистую вещь; с ним в этом отношении происходит то же, что и с людьми других каст. Где же различие?»

Оканчивая этот краткий очерк сущности догматики и аскетики учения Шакьямуни (мы не говорим о третьем отделе его учения — о созерцании, потому что оно сходно с учением о созерцании Капилы, о котором было упомянуто во введении, и отличается от него только принципом изменяемости души, «я»), прибавим, что он положительно отказывался решать некоторые метафизические вопросы, например, откуда произошел мир и жизнь существа, есть ли начало мира или нет и т. д.

На подобные вопросы он отвечал, что они не имеют отношения к нравственным обязанностям человека, что драгоценным и скоротечным временем надо дорожить и не следует тратить его на подобные рассуждения, а необходимо готовиться к достойной встрече смерти. «Представьте себе человека, — говорил он, — раненного стрелой в грудь. Спасение его зависит от искусства врача, который легко может вынуть смертоносное орудие. Неужели раненый станет спрашивать, из какого дерева сделана стрела, в какой цвет и какой краской она окрашена и какой птицы перья к ней прикреплены?.. Неужели он станет заниматься подобными вопросами, зная, что время проходит и ему грозит непременная смерть?»

В другой легенде приводится следующий ответ на подобные же вопросы, предложенные ему учениками: «Вопросы эти бесплодны, потому что неразрешимы». И в подтверждение своих слов рассказал следующую древнюю историю о слепцах: «Один царь приказал собрать к себе во дворец слепых от рождения и спросил их, каков вид слона. Слепцы отвечали, что они слепы и потому ничего не могут сказать ему. Царь приказал вывести слона и подвести к нему слепцов. Каждый из слепцов ощупал ту часть слона, к которой прикасалась его рука. Затем царь опять их подозвал и спросил, узнали ли они теперь, какой вид имеет слон. “Узнали, — отвечал один, ощупавший туловище слона, — он похож на ведро!” — “Нет, прервал его другой, ощупавший ногу, он похож на столб!” Третий, ощупавший хобот, утверждал, что слон похож на канат. Между слепцами возник бесконечный спор. Тогда царь сказал: “Толпа людей, лишенных зрения! К чему безумно спорить о форме слона, когда вы сами не знаете, кого осязали!..”»