Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - [43]

— Подростки обожают двигаться на неполном сцеплении, — объясняет мне Рот. — Я хочу сказать, они по-настоящему это обожают. Но что они больше всего обожают, так это переключаться с первой передачи на вторую. Они так это делают, что практически могут почувствовать нарастание числа оборотов в минуту. Подростки способны переключаться, вообще едва-едва трогая рычаг сцепления.

Рубашки Рота всегда имеют достаточно длинную сопроводительную надпись, обычно представляющую собой нечто откровенно бунтарское или, по крайней мере, отчужденное, вроде «МАМАША НЕПРАВА» или «РОЖДЕН НЕУДАЧНИКОМ».

— Тинейджера всегда возмущает власть взрослых, — говорит мне Рот. — Эти футболки, они вроде татуировки. Но это такая татуировка, которую при желании можно быстро убрать.

Я так понимаю, свое собственное детство Рот вспоминает без особого упоения. Очевидно, его отец был очень строг и никогда не демонстрировал стойкого интереса к креативным полетам фантазии сына, которые главным образом, как и в случае Барриса, были направлены на автомобили.

— Человеку следует быть по-настоящему внимательным, когда он растит ребенка, — несколько раз повторил мне Рот. — Нужно постоянно проводить с ним время. Если он над чем-то таким работает, что-то такое строит, то и отец должен работать вместе с ним. — Ранние этапы карьеры Рота почти в точности повторяют то, что было у Барриса — форсажи, закусочные для автомобилистов, гонки на скорость, колледж («Джуниор-колледж» в восточном Лос-Анджелесе и Калифорнийский университет), обучение механическому чертежу, стабилизированный и уплотненный «форд» 1932 года выпуска (едва ли не главный любимец для всех форсажников), малиновая краска и наконец первая мастерская по изготовлению самодельных автомобилей — приютившаяся на задворках магазинчика, торговавшего автомобильными корпусами и запчастями.

— Меня оттуда вышвырнули, — вспоминает Рот, — потому что я взял краскопульт и нарисовал на стене банку пива «лаки лейгер». Я хочу сказать, это была идеальная, очень хорошо изображенная банка пива «лаки лейгер»: все основные части, вплоть до мельчайших подробностей, пробка там, ну и все такое. Но странным образом эта картинка вдруг не на шутку вывела из себя мужика, который тем магазинчиком владел. Надо же, на его стене вдруг оказалась банка пива «лаки лейгер»!

Истеблишмент никак не может принять здесь сторону Рота — точно так же, как Истеблишмент не сумел достаточно долго терпеть дадаистов. Фокус всегда заключался в том, чтобы как-нибудь этих других в себя впитывать. Пока что Роту успешно удавалось избегать поглощения.

— Мы были настоящими гангстерами на форсажном поле, — говорит Рот. — Нам без конца твердили, что мы все такие испорченные, что мы плохо себя ведем. Да, у нас другое поведение, но оно еще не делает нас испорченными.

Несколько раз, впрочем. Рот по ходу своего рассказа над чем-то таким посмеивается — обычно над какой-нибудь своей особо удачной выходкой (вроде фокуса с банкой пива «лаки лейгер») — и заключает:

— Я — по-настоящему испорченный чувак.

Здесь, как мне кажется, Рот не без определенного лингвистического чутья указывает на то, настолько разоблачителен словарь подростков. Они используют слова «испорченный», «скверный» и «крутой» в предельно странном, ироничном смысле. Зачастую в особенности барочная, изящная самоделка называется на их языке «большим скверным мерком» (для марки «меркюри») — и так далее, и тому подобное. В данном случае «скверный» означает «славный», однако там также сохраняется определенная часть первоначального негативного оттенка. Подростки прекрасно знают, что людям взрослым (вроде их собственных родителей) этот автомобиль покажется зловещим, странным образом произведет ощущение атаки на их собственный стиль жизни. А ведь именно так, собственно говоря, и обстоит дело. Это бунт, которого родители не понимают, но который подростки действительно затевают, когда слово «скверный» начинает означать «славный».

Рот сказал мне, что Детройт наконец-то начинает понимать, какая уйма в Соединенных Штатах этих славных-скверных ребят и что они уже подрастают.

— И они хотят машину получше. Им не нужен стариковский автомобиль.

Опыт общения Рота с автомобильными компаниями практически такой же, что и у Барриса. Он съездил в Детройт, где ему воздали хвалу и предложили работу дизайнера и консультанта. Но Рот никогда не воспринимал все это всерьез.

— Я там познакомился с уймой молодых дизайнеров, — рассказывает Рот. — Они довольно милые парни и знают массу всякой всячины про дизайн, но никто из них реально не сделал ни единой машины. Они всего лишь корячатся там с дурацкими глиняными моделями.

Думаю, в этом высказывании заключается нечто большее, нежели насмешка мастера над теоретиками, которые никогда не занимаются реальной работой — вроде некоторых конвенциональных скульпторов дня сегодняшнего, которые сроду не откалывали от скульптуры куска камня, а также ничего туда не прилепляли. Думаю, дело здесь скорее в том, что детройтские конструкторы прибыли к автомобилю прямиком из художественных училищ и абстрактного мира дизайна — но никоим образом не прошли через тинейджерскую мистику автомобиля и тинейджерскую традицию бунта. Это ощущение статусной группы очень важно для Рота, да и для Барриса, раз уж на то пошло, ибо лишь благодаря существованию этой статусной группы — и этого стиля жизни — скульптура самодельных автомобилей вообще получила свое развитие.