Конек Чайковской. Обратная сторона медалей - [3]

В этой далекой от войны Алма-Ате текла какая-то удивительная жизнь. Все в той жизни было интересно, и весело, и своеобычно. Восток там сошелся с Западом…

Но когда Театр Моссовета свои азиатские гастроли завершил и вернулся в город, где я родилась, мы поехать с ними вместе, разумеется, не смогли. У нас с мамой, «немецких отщепенцев», отсутствовала столичная бронь. А присутствовала лишь та самая справка НКВД о высылке из Москвы.

Но режиссер Юрий Завадский оказался человеком чести. До сих пор не знаю, как ему это удалось, но худрук одного из ведущих столичных театров добился, чтобы семье его актера выписали законную московскую бронь.

Это означало льготу, неведомую для нынешних россиян. Вам давалось разрешение на проживание в ключевом городе Страны Советов – где происходило все главное в жизни этой страны. Ну или почти все.

Когда мы смогли вернуться в 1946 году, вся еще каким-то чудом сохранявшаяся по линии Барулиных-Гольманов до войны недвижимость – квартира, дом, дача – была отобрана в пользу государства рабочих и крестьян. А у отца ничего и не было. Папа шагал по жизни налегке, напевая, даже денежная реформа не заставила его изменить себе.

Впрочем, оказалось, асфальтовый каток государственных репрессий прошелся не только по ветке маминой родни.

Когда мы вернулись, папа почему-то решил меня «сводить на экскурсию» в Бутырскую тюрьму.

Мы пошли на встречу с его отцом, моим дедушкой, который там сидел. Дед, как рассказал мне по дороге мой папа, украл мешок картошки. Наверное, не самое страшное преступление – может, потому-то его и выпустили пообщаться с сыном и внучкой.

Когда я родилась, меня принесли на улицу Малиновская в Сокольниках, где у нас была огромная квартира – по маминой линии. Но когда мы вернулись из ссылки через четыре года, никакой квартиры, конечно, не осталось и в помине.

И где же нам прикажете жить? Вся страна ютилась по баракам и в коммуналках друг у друга на голове. Но у нас в тот момент не было и этого!

Театр им. Моссовета тогда давал спектакли на площадке в саду «Эрмитаж», в центре Москвы, у Бульварного кольца. Рядом с нами с концертами выступал суперзвезда советской эстрады Леонид Утесов. Всегда аншлаг, всегда принаряженная публика, всегда настроение праздника.

И вот нашей воссоединившейся семье после каких-то писем и обращений выделили комнату в полуподвале на задах театра, где складировали декорации.

Площадь выделенной комнаты не превышала восьми метров. И девочку Лену после спектакля легко и просто забрасывали на крышку шкафа. Хорошего, большого, на треть комнаты шкафа. Я на той крыше спала, я на той крыше жила. Мне там было прекрасно.

В те времена, которые сегодня и представить невозможно, спектакли Театра им. Моссовета начинались в восемь часов вечера. И представления шли до полуночи – не то что сейчас. А после спектакля вся труппа почему-то приходила к нам. Наверное, мы ближе всех жили – прямо в театре. Как помещались – непонятно. Но влезали – и пили, и пели, и виртуозно ругались матом. А маленькая девочка на большом шкафу с великим наслаждением слушала и впитывала высокохудожественную атмосферу этого бедлама и цирка.

Когда сегодня умудренные жизнью седовласые люди рассуждают про суровые будни после войны – какое страшное время они тогда пережили, – я испытываю удивление. Мое детство в те роковые сороковые мне запомнилось самым счастливым временем.

С утра я пропадала на репетициях. Потом перемещалась на детские спектакли. А затем шел взрослый спектакль – и после него вся труппа неведомым чудом набивалась в наши крошечные 8 квадратных метров минус шкаф. Наверное, чтобы обсудить «творческие вопросы».

Я была полностью счастлива. Было так хорошо и смешно.

Отец начал сниматься в кино. В фильме «Счастливый рейс» мы оказались с ним вместе. Там по сценарию нужны были живые такие, маленькие и смышленые девочки. Режиссер картины Владимир Немоляев, разумеется, отправил на съемочную площадку свою дочь Свету – ныне народную артистку страны Светлану Немоляеву. В тот фильм определили и меня – за компанию, играть ее подругу.

А рядом работали в кадре, а потом по соседству с нами гоняли чаи с пирожками тогдашние и будущие кумиры всей страны: Николай Крючков, Михаил Жаров, Евгений Леонов, Вера Орлова.

Много было ночных съемок – поэтому мы спали прямо в павильоне. Нас со Светкой будили в три-четыре часа ночи, и мы сонные шли в кадр.

Алма-атинские «гастроли», московские «съемки», театральные посиделки после спектаклей на задах театра «Эрмитаж» – все это сложилось в яркий калейдоскоп, непередаваемая атмосфера которого формировала меня. Так я становилась самостоятельной, независимой личностью.

После войны в начале Беговой улицы (сейчас это почти центр Москвы, недалеко от ипподрома) военнопленные немецкие солдаты и офицеры строили двухэтажные дома. В том числе для артистов Театра Моссовета и прочей творческой интеллигенции.

Кроме лицедеев там поселились поэты и писатели: Евгений Долматовский (его песни исполняли Утесов, Кобзон, Пьеха, Гурченко, Лещенко), Александр Марьямов, Александр Авдеенко… Люди с интересными, сложными судьбами.