Конечная – Бельц - [47]

Ежевика теперь хватала его за обе руки. Ему приходилось бежать ровно посередине дороги, по грязи и лужам. И он не останавливался. В него летели брызги, словно росшие по обе стороны деревья и кусты плевали ему в лицо. Он не переставал отбиваться. По спине у него тек пот, он тяжело дышал, и в рот ему попадала жидкая грязь. Работая локтями как заведенный, он сражался с зарослями, которые так и норовили сомкнуться вокруг него. Он с остервенением, словно безумный, лупил по ним палкой. В момент, когда кусты немного ослабили объятия, а тропа расширилась – ну, может, ему это только показалось, вокруг по-прежнему было темно как в могиле, – он поскользнулся и упал. С трудом вытягивая руки из вязкой жижи, он поднялся, а прямо перед ним, на расстоянии брошенного камня, громоздилась гигантская фигура. Чудище смотрело на него горящими как угли глазами. Марк остолбенел. Потом обернулся. Тропа у него за спиной исчезла – на ее месте высилась непроходимая стена из ежевики, преграждавшая ему путь к бегству.

Он дрожал всем телом, руки и ноги ему не повиновались. Он выронил палку, и у него даже не хватило сил ее поднять. Он стоял совершенно беззащитный, пока тень неотвратимо к нему приближалась. Огромная, но не такая чернющая, как вначале ему показалось. Он смог различить ее очертания: будто два паруса расходятся с макушки до самых пят, напоминая колокол. Скорее всего – при этой мысли Марк содрогнулся от страха, – это были два крыла, огромные, жесткие, туго натянутые. Глаза Марка наполнились влагой, по ногам потекли струйки другой жидкости. По мере того как фигура приближалась, стал заметен блестящий продолговатый нарост, напоминающий в тысячу раз увеличенное жало насекомого, и по краям крыльев – пучок когтей, длинных и тонких.

Лицо Марка было залито грязью и слезами. Он машинально подобрал палку и в отчаянии бросил ее прямо перед собой. Палка просвистела в воздухе, улетела непонятно куда, хрустнула и пропала. Марк, не понимая, что с ним происходит, качнулся назад и без памяти рухнул на землю.

* * *

Папу вошел в кабинет, понурив взгляд. Он вытирал свои широкие потные руки о куртку и нелепо дергался, как деревянная кукла-марионетка.

– Садитесь, месье Пупон, – начал комиссар, и не подумав представиться. – Патрик Пупон, двадцати девяти лет, житель Бельца. Адрес неизвестен. Профессии нет. Все верно?

Папу кивнул. Если бы он хотел, чтобы его сочли виновным, ему следовало бы вести себя именно так.

– В вашей биографии, месье Пупон, имеются пробелы. Не можете же вы нигде не жить…

Папу поднял голову, но предпочел не встречаться взглядом с комиссаром. – Я живу на холме Керафюр. – Поблизости от скал Созон?

– Да.

– И рядом со Старушечьим пляжем.

Папу наморщил лоб.

– Не убивал я его, клянусь.

– Успокойтесь, – снова заговорил комиссар. – Просто отвечайте на мои вопросы и говорите правду – это лучшая тактика.

Папу уставился в окно, чтобы не смотреть на Фонтана.

– Что вы делали в ночь с двадцатого на двадцать первое февраля?

– Ходил в «Тихую гавань».

– С которого и по который час вы там находились?

– С шести до десяти – десяти тридцати.

– Жюган был там?

– Да. И другие тоже.

– Кто, например?

Папу нахмурил брови, вспоминая имена:

– Жюэль, Ле Келлек, Танги, Мартен, Морис Каллош, Фанш… Я уже точно не помню.

– Жюган ушел из «Гавани» раньше вас?

– Да. Он сказал, что ему нужно подготовиться к рыбалке на берегу.

– Ночной рыбалке на скалах Созон.

– Да.

– В котором часу он ушел?

– В десять часов. Немного раньше, чем я.

– Один?

– С Танги и Беллеком. Это его матросы. А пошли они на рыбалку вместе – этого я не знаю.

– А вы, когда вышли из кафе, куда отправились?

– Пошел домой.

– На холм?

– Да. Я живу в бывшем таможенном каземате.

– А на что вы живете?

– Я оказываю услуги.

– Какого рода?

– Помогаю разгружать улов, чинить сети, красить лодки… В порту полно всякого такого.

– Почему вы сами не ходите в море?

– Не гожусь я для этого.

– Не повезло вам…

– Так уж вышло.

Николь с сомнением поднял брови, но вопроса не задал. Фонтана подошел поближе к Папу и снова заговорил:

– Какое расстояние от вашего каземата до Старушечьего пляжа?

Папу задумался:

– Не знаю. Метров двести.

– Двести метров. Иными словами, прямо над ним. И ничего не слышали?

– Ничего.

– Жюгану вспороли брюхо в двухстах метрах от вашего дома. Он наверняка кричал, а вы ничего не слышали.

– Ничего. Клянусь. Я хорошо выпил, сразу лег и уснул. Я сплю как бревно. Даже когда с вечера гроза, я не просыпаюсь.

Фонтана, вздохнув, снова сел в кресло.

– Вы не знаете, кто мог до такой степени ненавидеть Жюгана?

– Нет. Он всех веселил. Человек он был неплохой. Хотя, конечно… с характером.

– Часто затевал ссоры?

– Это да.

– С кем, например? С Карадеком?

– Нет. Я про него вообще не подумал.

– А о ком подумали?

Папу колебался, у него возникло ощущение, что еще немного, и он зайдет слишком далеко. Обещал ведь себе говорить как можно меньше, но эти полицейские на него такого страху нагнали!

– Вы о ком-то подумали. О ком?

Папу вздохнул. Он по-прежнему избегал смотреть в глаза комиссару.

– О Терезе. Терезе Жюган.

– Он бил свою жену?

– Много раз.

– Она могла отомстить?

– Этого я не говорил.